Отец знаменитого телеведущего Ивана Урганта, Андрей Ургант, дал интервью журналу «7 дней», в котором рассказал об отношениях с сыном, его пути к славе, также вспомнил несколько забавных случаев из детства любимца публики.
«Это Андрей, отец Ивана Урганта»
Очень недолгое время я был просто Андреем Ургантом. Большую часть жизни провел в статусе сына Нины Николаевны Ургант. А теперь я отец Ивана Урганта. И даже мои друзья, представляя меня своим знакомым, говорят: «Это Андрей, отец Ивана Урганта». Часто слышу: «Ты, наверное, ревнуешь? Ваня же тебя переплюнул». В таких случаях отвечаю: «Только дурак может ревновать к успеху собственного сына. Мы с Ваней никогда не пытались соревноваться, кто дальше плюнет. Мы вообще не из тех, кто плюется…» Как однажды пошутил сын: «Наша семья никогда не распадется, потому что я жду наследства от папы, а папа ждет наследства от бабушки — нам нельзя ссориться». Помню, когда-то я делился с ним этой премудростью: если хочешь удачно пошутить, просто скажи правду! Впрочем, искусство шутить Ваня довел до совершенства и сделал своей профессией...
Частенько приезжаю из родного Питера по делам в Москву, но увидеть сына почти никогда не удается. Он же «достояние республики» и себе почти не принадлежит. А родственникам — тем более. Но недавно Иван стал настоятельно приглашать меня в Москву, чтобы отвести к своим гомеопатам — здоровье поправить. Я говорю: «А ты-то с чего к ним ходишь? Молодой, не выпиваешь, не куришь». А он: «Ну как с чего? Выматываюсь с этой работой». Телевидение, ведение мероприятий, перелеты, переезды… Вот он сегодня прилетает в Москву в десять вечера — на три дня уезжал, хотя планировал только на сутки. Но добирался с пересадками, рейсы не совпали, и Ваня вынужден был болтаться где-то в аэропорту. Зато занят своим любимым делом, он ведь обожает работать! Его жене и дочери (к слову, недавно Ургант показал свою дочь Нину. — Прим. ред.), а тем более остальной родне приходится довольствоваться тем, что у него для нас остается.
Как-то раз я спросил его: «Вань, а ты чего меня не приглашаешь на день рождения?» И тут же подумал: да с какой стати ему меня приглашать? У него своя компания, своя жизнь! Я его тоже, кстати, не приглашаю. Разве что на юбилеи. Вот недавно он приезжал на мое 55-летие. Привез друзей: Цекало, Светлакова и Мартиросяна. На сцене Театра Комиссаржевской, где я начинал свой творческий путь, мы все вместе играли двухчасовой капустник. А потом я прочитал на Ваниной страничке в социальной сети: «Наконец-то исполнилась моя заветная мечта. Я вместе с папой сыграл в его капустнике! Ура!» Мальчик мой золотой! Оказывается, это была его заветная мечта…
Выбора — становиться артистом или нет — для меня, можно считать, не существовало. Ведь лягушонок, который родился на болоте — не важно, талантливый он лягушонок или нет, красивый или некрасивый, — обязательно поплывет. А вот если бы я был цыпленком, я бы, наверное, утонул... Хотя с того момента, как я переступил порог ЛГИТМиКа, и потом еще долго мне приходилось держать ответ за то, что я — Ургант. Помню, один абитуриент, который не прошел по конкурсу, упрекал меня: «Ну конечно, взяли тебя, а не меня, ты же сын самой Нины Ургант!» И я сорвался: «Ну прости, я виноват, что мне посчастливилось родиться в семье народной артистки, а не на помойке под забором...»
Но ведь дело не только в фамилии! Мне по наследству досталась обезьянья натура и губчатая природа, которая вбирает в себя все, что видит вокруг. То, что и составляет природу актерства! Мне хотелось танцевать, как Миронов, иметь такой же ироничный прищур, как у Ширвиндта, быть остроумным и адекватным, как Михал Михалыч Жванецкий... Не могу сказать, что мне было легко найти свое место в профессии. Это Ванька в двадцать лет уже был востребован, а в тридцать стал состоявшимся и состоятельным человеком. А я в тридцать только купил себе первый концертный костюм, финский. (Смеется.) До этого для выступлений и выходов в свет брал что-то напрокат в костюмерной Театра имени Ленинского комсомола, где служил. Был тяжелый период, начало 90-х, когда кино не снимали, а театр прокормить не мог. А у меня к тому же было двое детей от разных браков: Ваня и Маша.
Браки продлились недолго. Но детям надо было хоть как-то помогать. Чем я только не занимался! На вокзале работал грузчиком и носильщиком, трудился на стройке, на бетономешалке, был даже береговым матросом. Зато я был молод и жил весело — как и мои ближайшие друзья: актеры Аркаша Коваль и Андрюша Краско. И работать успевали, и писали стихи, и гуляли, как говорится, с огоньком. Физическое состояние организма позволяло — для нас за вечер выпить по литру водки и при этом остаться в форме ничего не стоило. Это потом Андрюша Краско стал по-настоящему крепко выпивать — когда совсем без работы сидел. А я уже снова снимался в кино, играл в капустниках. И пить с ним перестал. Сказал честно: «Андрюша, не хочу быть твоим убийцей. Пусть тебе за водкой бегает кто-то другой». И все-таки Андрюшу не стакан сгубил. В последние годы на него посыпалась работа, он очень много снимался, ему некогда было пить. Пришел настоящий успех, обрушилась народная любовь... Но я видел, что внутренне он какой-то одинокий, неприкаянный. Ушел кураж, увлеченность профессией, ему стало скучновато жить. Мы не успели отметить 50-летие Андрюши — его не стало… Помню, Ванька очень переживал — он ведь тоже дружил с Краско, наверное, потому, что он его когда-то в коляске возил.
Прохожие вызывали милицию — думали, я Ваню убиваю
Идем мы как-то раз по Моховой: я, Краско и Коваль. Катим коляску с крохотным Ваней. Встречаем знакомую. Она заглядывает в коляску и умиляется: «Ой, какой хорошенький! Сколько ему?» — «Четырнадцать лет», — отвечаю я с серьезным видом. Вот такие мы были весельчаки! Когда родился Иван, мне едва стукнул 21 год. Я толком не понимал, что произошло. Хотя первое время и старался соответствовать своему новому статусу отца. Помню, крутил Ваньку, держа его за ноги, подкидывал — зарядка такая детская. Если кто-то это видел, бывало, милицию вызывали, думали, что я убиваю ребенка. А Ване это очень нравилось, так же как и обливание под краном холодной водой. Но вскоре мы с его мамой расстались, и видеться с сыном удавалось редко. Зато Ваня часто бывал у бабушки. Нина Николаевна его обожала и всячески баловала. Только у нее Ваня мог съесть за один присест целую курицу, запеченную в духовке, и полную сковороду жареной картошки. Бабушка внучка кормила на убой, в смысле, на здоровье!
По-настоящему я ощутил себя отцом, когда сыну исполнилось лет тринадцать. Именно тогда ему понадобилась моя реальная помощь. Первый компьютер, первые «клавиши», первая гитара — все это он получил от меня. А в 16 лет Ваня попросил: «Папа, устрой меня на работу! Хочу сам деньги зарабатывать!» И один мой приятель помог его устроить в ночной клуб, где Ваня мыл посуду и иногда водку разносил. А потом он уже самостоятельно находил себе работу. Какое-то время трудился в одном из самых популярных ночных клубов Питера. Вел шоу с элементами стриптиза, в котором участвовали тридцать девушек. Ваня жаловался: «Я потом долгое время обнаженных женщин не мог всерьез воспринимать». Зато мои знакомые, которые ходили в подобные клубы по известным причинам, до сих пор вспоминают: «Ах, как Ваня здорово вел эти шоу!» Голые девки им почему-то не так запомнились. (Смеется.) Еще Иван подрабатывал в каком-то ресторане, играл на гитаре, пел песни на итальянском и испанском языках.
Ваня — мальчик уникально одаренный музыкально. В 18 лет он записал свои первые песни, штук двенадцать, целый альбом, можно сказать. Сам сочинил слова и музыку, на компьютере под минусовую фонограмму их свел. И мы поехали показать все это Максу Леонидову. Леонидов послушал, отозвал меня в сторону и сказал: «Если бы я хоть на десять процентов был одарен, как твой сын, я бы горы свернул». Разумеется, я такой высокой оценки никак не ожидал! Ваня ведь, по сути, самоучка, всего лишь три года отучился в музыкальной школе. Но он вдруг подошел к контрабасу, стоящему в углу комнаты, и начал на нем уверенно играть. Леонидов обалдел: «Вань, ты что, на контрабасе умеешь играть?» — «Да нет, первый раз попробовал». Он берет какую-нибудь гармошку и тут же начинает на ней играть. Или домру, или аккордеон. Теперь в своем загородном доме он оборудовал целую музыкальную студию. У Вани там специальные компьютеры, клавишные установки, ударные инструменты, куча всяких гитар. И несмотря на свою безумную занятость, он еще выступает в клубах. Его артистическое имя — Гриша Ургант: Ваня приклеивает усы и дает сольные концерты, поет свои песни. Для него это хобби, удовольствие. А ведь страсть к музыкальным инструментам у него от меня! Когда-то и у меня была коллекция гитар, но я их все раздарил, в том числе и моим детям.
Что касается моей дочки Маши — сводной сестры Ивана, — она живет в Голландии. Ее мама вышла замуж и эмигрировала, когда Маше было восемь лет. Дочь выросла совершенно бесконтрольным существом, никогда не работала и не собирается. Окончила школу, родила сына Эмира. Сейчас ей уже 29 лет, она мать-одиночка. Живет, не парясь. Имеет пособие, хорошую муниципальную квартиру. Я ей посылаю какие-то деньги. Догадываюсь, что и Ваня Маше материально помогает, но молчит об этом. А когда Маша привозила сына в Россию, я его втайне от нее окрестил. Дочь потом возмущалась: «Как ты мог не посоветоваться со мной?» Но что же я буду с ней советоваться, если она сама не догадалась сделать такую важную вещь? Крестным отцом стал Ванька. Правда, на таинстве не присутствовал. Я просто позвонил ему: «Ваня, можно мы тебя запишем в крестные?» — «Ну, запишите». Еще у него есть две младшие сестренки по матери — он их опекает. Оплачивает учебу, каждый год отправляет их отдыхать за границу, обеспечил девочек квартирами, машинами. Прекрасные отношения сложились у него и с моей нынешней женой Леной. Ей 26 лет, то есть она на девять лет моложе Вани, но так уж получилось. Моя личная жизнь складывалась непросто, со множеством крутых поворотов — не то что у Ивана.
Когда я поздравлял сына с 35-летием, посетовал: «Вань, наверное, я был тебе плохим отцом, мало уделял внимания». А он сказал: «Ты лучший в мире папаша. Все, что во мне есть хорошего, — от тебя». Для меня это, конечно, большая честь! И я даже не знаю, чему я рад больше — тому, что Ваня взял от меня хорошее или что не взял дурное!
