Существовал ли сексизм у коренных народов Севера? Кто-то ответит, что примитивные общества — практически всегда эгалитарные, и даже приведет пример существования матриархата во многих из них. Кто-то заклеймит аборигенов Русского Севера и возмутится.
По-настоящему все намного сложнее.
Спи, малышка, баю-бай,
Поскорее засыпай!
Незаметно подрастешь,
С мамой по воду пойдешь,
В тундре ягод наберешь,
В чум дровишек принесешь,
Будешь бабе помогать
В ушко нитку продевать…
Это одна из нюкубц — детских песен, которые ненцы-родители сочиняли для своих детей. Причем для каждого ребенка была предназначена своя, особая песня. Мальчику, конечно, не споешь о нитке и иголке — тут нужен другой подход. Он, конечно же, будет самым сильным, добудет много песца и станет хозяином оленей пестрой масти.
С виду это обычные причитания, в которых выражены чаяния родителей по отношению к своим детям. Однако, что немаловажно, уже в этом раннем возрасте, как пишет в своей работе этнограф Стэлла Сэрпиво, в их головы закладывалось знание о месте каждого гендера в ненецком обществе. Мальчик будет охотиться, женщина — заниматься домашними делами.
Несмотря на то что гендерные роли и стереотипы у разных коренных народов Русского Севера мало отличались, сложно сказать, существовало ли в их отношениях то, что сейчас принято называть сексизмом. Какое же место было у женщин в таком традиционном обществе?
Амалия Хазанович, уехавшая в 30-е годы прошлого века на Таймыр с благородной целью ликвидации безграмотности, рисовала совершенно безрадостную в этом плане картину, сложившуюся у нганасан. Ее отчеты написаны вполне узнаваемым языком молодых энтузиастов, отправлявшихся с благими целями в отдаленные уголки страны: хозяин семьи у нганасан — мужчина, а женщина занимает «самое бесправное и тяжелое положение».
Что же подразумевается под этим? Хазанович пишет, что женщина считается нечистым существом, с ее мнением никто не считается, ей нельзя есть голову и язык дикого оленя, спать на оленьей шкуре. И к ней строго запрещено подходить некоторое время после родов.
Хазанович (несомненно, проделавшая огромную работу по ликвидации неграмотности на Крайнем Севере) здесь все же, похоже, перегибает палку, клеймя традиционное общество, обычаи которого ей не очень понятны. Ее мотивация, впрочем, намного более ясна — еще не угас энтузиазм первых лет советской власти, которая намеревалась «освободить женщину от кухонного рабства» и старалась проводить эту политику везде, вне зависимости от традиций и уклада национального социума.
В интервью радио «Свобода» директор Центра развития образования, культуры и гендерного просвещения «Ин» («Жизнь») Фаина Леханова признает, что разделение обязанностей полов в обществе коренных народов Севера было, но замечает, что в северной семье все-таки чувствовалось равенство. Мужчина уходил охотиться, присматривать за оленями, а ведь кто-то должен был следить и за домашним хозяйством. В то же время он мог и заболеть — и тогда часть его обязанностей брала на себя женщина. «Поэтому взаимопонимание и взаимная поддержка — этого требовала природа», — заключает она.
Те особенности, которые подмечала Хазанович, действительно существовали. Скажем, у эвенков женщина не должна была садиться вместе с мужчинами, есть голову медведя или бульон из потрохов этого животного… В то же время, говорит Леханова, «эвенкийские женщины себя в обиду не давали, и если семейная жизнь давала трещину, они могли просто уйти к своему роду, и род спокойно их принимал, причем с детьми».
Так какое же место в действительности занимала женщина в общественной иерархии коренных народов Севера и чем это было обусловлено? Прежде всего, отмечает Стэлла Сэрпиво, согласно мифологии ненцев женщина — прародительница мира, и ее сфера деятельности поэтому лежит не только в этом мире, в отличие от мужчин. Она является проводником в мир духов, что подтверждает ее функция деторождения. Поэтому она имеет сакральный статус существа, способного как принести новую жизнь, так и отнять ее.
Возможно, именно поэтому шаманизм у коренных народов Севера имеет именно женские корни. Если обратиться к фольклорным, письменным и археологическим источникам, лингвистическому анализу, становится понятно, что именно женщины изначально занимались этой практикой.
Позже, с развитием мифологии, у народов Сибири и Дальнего Востока появилось достаточно четкое разграничение «обязанностей»: камланием занимались и мужчины, и женщины, но за каждым полом была закреплена своя «сфера влияния». Женщины отвечали за связь с «темным» миром, с Матерью-Землей, а мужчины — за связь с Отцом-Небом, со «светлыми» духами. Впрочем, так было не у всех народов. Как отмечает в своей диссертации культуролог Софья Сорокина, у алтайцев, например, считалось, что женщины не должны обращаться к «светлым» духам из-за своей родовой принадлежности, сакральной нечистоты и физической слабости, тогда как у энцев, телеутов и нганасан эта практика допускалась, и женщина могла даже достигнуть высших шаманских категорий.
При этом все же не стоит забывать, что во многих традиционных обществах статус женщины прежде всего зависит от ее способности к деторождению. Так было и в большинстве культур коренных народов Севера.
Например, у ненцев и хантов бездетность считалось горем для женщины, ей же приписывалась вина за то, что она не может родить. Женившись на бесплодной женщине, мужчина со временем получал возможность взять вторую жену, тогда как первая также оставалась при нем, по большей части в качестве прислуги. К тому же другие люди племени косо смотрели на нее, называя «бесплодной важенкой».
В семьях коренных народов Нижнего Амура дочери не имели права наследования, а значит — попадали в зависимость от старших мужчин, которые могли распорядиться тем, давать ли ей приданое и в каком объеме. Интересно, что незамужняя девушка здесь имела существенно больше прав и меньше обязанностей, чем замужняя, — именно брачный статус обязывал ее трудиться на благо рода, а до того она была относительно свободной. Причем свободной и в плане полового поведения — девственность не была решающим фактором при замужестве. Впрочем, если о ее поведении не было ничего известно будущему мужу, и он внезапно узнавал о ее прошлых похождениях, он мог без особых колебаний забить ее до смерти.
В целом же, конечно, о равноправии мужчин и женщин в традиционных семьях коренных народов Севера говорить нельзя. Но и однозначно осудить эти культуры как сексистские тоже невозможно. Место женщины и мужчины в них хоть и было обусловлено гендерными стереотипами, но они не были пустыми, традицией ради традиции. Жизнь на Севере сурова, и здесь было не до разговоров о равенстве полов.
Большая часть этих традиций и обычаев давно ушла в прошлое. Настоящих шаманов практически не осталось, а те, которые есть, чаще работают на потеху туристам. Все меньше женщин кочуют в тундре. Что же произошло?
Как пишет в своей работе антрополог Елена Лярская, еще в начале ХХ века мужчины не могли жить в тундре без женщин, а женщины — без мужчин, теперь же ситуация в корне изменилась. «Среди представителей коренного населения начал распространяться (или уже распространился — в разных регионах по-разному) взгляд на тундру (тайгу) не просто как на суровое окружение, но как на среду, которая не подходит для повседневной жизни, а предназначена исключительно для работы», — объясняет ситуацию антрополог. Так что жизнь — она в поселке, а за тундрой осталась роль места, где мужчины зарабатывают пропитание.
Лярская добавляет, что жизнь в тундре стала восприниматься аборигенами как «некультурная, слишком опасная, слишком тяжелая — в общем, неподходящая для женщин и детей». Потому и молодые девушки не спешат туда — что делать там, где нельзя носить красивые наряды, выкладывать фото в Instagram, где холодно и одиноко?
Советская власть, как и мечтала Амалия Хазанович, действительно изменила быт коренных народов Севера. Да, в этом надо винить (или благодарить за это) именно ее. Работа бригады оленеводов в советские времена обуславливалась исключительно экономическими факторами. Чумработница — так звучало название должности женщины, живущей в тундре. За работу ей выплачивался оклад, а количество таких рабочих мест было ограничено. И это было неслучайно: государство ожидало, что женщины, старики и дети уйдут из тундры и поселятся в поселках. Так и произошло.
Всеобщее среднее образование, интернаты, государственная идеология тоже сделали свое дело. Кочевая жизнь сама по себе характеризовалась в образовательной системе как отсталая, женщину, как можно было уже видеть выше, в этой парадигме считали угнетенным человеком, а ее позицию в тундре — пережитком темного прошлого. Да и жить в поселке оказалось куда комфортнее, чем в чуме или яранге.
Конечно, говоря о сложившейся ситуации, нельзя избежать достаточно грубых обобщений, но в целом она достаточно ясна. Немногие современные молодые женщины хотят работать в тундре. Они стремятся в большие города, где кипит жизнь. И это накладывает свой отпечаток на жизнь коренных народов Севера — все меньше мужчин, кочующих в тундре, заключают браки с соплеменницами (да и заключают браки вообще).
Автор: Михаил Карпов
Читай также лучшие статьи 2018 года:
