В любой непонятной ситуации — мой полы. В понятной — тоже.
В карантине я занимаюсь этим каждый день, потому что из дома никто никуда не уходит. Пылесос наша семья, сидящая в зуме и видеозвонках, не всегда одобряет, так что я просто мою полы как профи: тряпкой, низко нагнувшись — так можно добраться до уголков плинтуса и заодно укрепить мышцы спины.
Бабушка бы одобрила. Это была ее мантра — про полы и ситуацию.
Чтобы попасть в кухню из жилой зоны в доме родителей моей мамы, надо было надеть калоши и пройти по двору. Говорили, что дед планировал сделать выход прямо из коридора, чтобы жена и дочки обходились без калош, но не успел. Война финская, война Отечественная, Освенцим и три побега — дед ушел от инсульта в 64 года. Прямо за станком, за которым занимался лудильными работами. На память о деде остались инструменты в идеальном состоянии, большая фотография на комоде и фальшивое окно в кухне, так и не ставшее дверью.
Проблема была в том, что в кухне (две комнаты и коридор) калош уже никто не снимал. А дадейка (бабушка) любила чистые полы. Чистые деревянные полы, крашенные коричневой краской.
Поэтому мы мыли их нон-стоп. Идет направо — доски моет, налево — снова тряпку жмет.
И не думайте, что это просто: в доме были собственные представления о том, что такое «вымытые» полы и чем они отличаются от «протертых».
Записывайте: вымытыми считаются полы, обработанные водой на моряцкий манер. То есть — щели между половицами должны быть мокрыми. И потом сто раз вытертыми насухо. А протирают полы только лентяйки!
И еще дадейка уважала ремонт. Каждый год кухня белилась известкой и полы снова становились блестящими.
— Почему? — ныли эксплуатируемые внучки. — Зачем опять? Мы делали это в прошлом году!
— Потому что, — невозмутимо отвечала дадейка, — я умру и придут люди!
В этом месте я всегда представляла себе гроб.
Что наши люди обходятся без гробов, я узнаю много позже, к счастью.
Так вот, гроб. Красивый, обитый красным бархатом гроб, как у Данилецких из общего двора, что позади бабушкиного дома. Я видела в окно: гроб стоял на двух табуретках прямо во дворе, а жена покойного в черной шали обмахивалась красивым веером из перьев и рассказывала, как ее любил муж. Хотя и так все видели, как дед Данилецкий по пьянке гонял любимую жену на улицу даже зимой, а однажды разорвал все ее кружевные панталоны в цветочек, которые мирно сохли на веревке.
За гульбу ее, так сказала дадейке соседка баба Клава.
Ну вот, опять мысль ушла.
Так вот, гроб. Почему-то он стоит в кухне. И входят люди. И начинают тщательно искать грязь на полу и стенах.
Зря не веришь, говорят мне. И рассказывают историю о девушке Изе, которая вышла замуж, а к ней пришли тетки мужа и принесли с собой марлю. Большой кусок. И марлей провели по плинтусу. И еще проверили, чистое ли белье на кровати. И рубашки молодого мужа в шкафу. И там, понимаете ли, совсем был мрак, потому что новоиспеченная жена плохо гладила воротничок! И что потом, лениво спрашиваю я, отряхивая толстую кисточку с известкой. Ну что — развели.
Я опять не верю. Марля дефицитная, кто б стал ее на какую-то Изу изводить. И свадьба дорогая, так что муж пусть мятый ходит. И с родственниками скандал никому не нужен, потому что все кругом свои и женятся на своем же ауле. Так что свои страшилки про невесток плохих мне тут не рассказывайте!
Ха, страшилки, говоришь? А Ленивую Уму знаешь?
Я знаю Уму и, убей бог, не понимаю, почему она ленивая! У человека дом, пятеро детей, большой огород, и она шьет на всю семью!
А вот, объясняет кузина, стуча кисточкой по стене, она как замуж вышла — утром встала полы мыть. И взяла швабру! И все. Человек тридцать лет — Ленивая Ума.
Я закатываю глаза.
По мне, эти люди пусть идут прямо к гробу, и по сторонам не глядят, и марлей своей не машут!
Но с дадейкой мы, разумеется, не спорили: нам надо было соответствовать принятому Кодексу Женских Добродетелей.
Главных Женских Добродетелей в то время было пять:
1. Уборка (перманентная).
2. Приготовление еды (постоянное, разнообразное, трудоемкое).
3. Шитье-вязание (желательно в качестве заработка, потому что «муж вам не гарантия!»).
4. Скромность (даже не обсуждается, выдается за природное качество женщины).
5. Выход замуж в 18 лет («муж вам не гарантия!», но замуж надо). Ну или до конца института, но это уже глубокий реверанс в нашу сторону.
Нас растили женщины высоких стандартов.
Предположительно, старшее поколение соответствовало этим стандартам процентов на 99. Ну все, кроме Изы и Ленивой Умы. А следующим поколениям щедро рассказывались назидательные притчи про Скромность.
Как жила-была одна девушка. И ее пришли сватать (в 18 лет, естественно!), и она сидела за столом вся нарядная и молчала. И только улыбалась, не отрывая глаз от носков ботинок жениха. А потом ей надели кольцо, как положено. А она возьми да и спроси: «А сколько оно стоит?»
Или вот жила-была другая девушка. И ее тоже пришли сватать в 18 лет. И она сидела за столом вся нарядная и молчала, глядела в ботинок жениха. А потом вышла в кухню поставить чайник и там сбежала через окно к женатому соседу (в этом месте я представляла, как она вылезает в окно, а там стоит наш немолодой сосед Г. в засаленной майке и усах и делает зарядку).
И не думайте, что Скромность — это только сидеть и полировать глазами чужие ботинки. Там еще куча подпунктов в части одежды и как себя вести. Потому что Ума была не только Ленивая, но и Кучерявая, и эту Уму я тоже помнила. Как женщину с абсолютно прямыми волосами.
Просто на следующий день после своей свадьбы она принимала теток мужа. Все, как положено молодой невестке: с улыбкой подала обед, налила чай. А потом присела выпить чашечку и заболталась с одной из теток настолько, что задрала подол халата и почесала бедро. Густо заросшее кучерявыми волосами. Ну, проверку вроде прошла, но сделалась Кучерявой Умой.
NB. Нет, мы не стали задавать вопрос, почему невеста перед свадьбой не сходила на эпиляцию. Мы росли во времена, когда даже дерганье бровей считалось занятием суетным и скромной девушке неположенным. Потому что следствием было нарушение пункта номер 5 — самого важного.
Провинившихся не брали замуж.
Ни в 18 лет. Ни после института. Ни даже когда они убегали к женатому соседу в окно.
Но самым страшным свидетельством моего несоответствия стандартам был пункт номер три. С уборкой и едой некоторый уровень мною был достигнут путем беспрерывного понукания и взнуздывания, до женихов была еще вечность, а вот в третьем пункте со мной случился категорический затык.
Мои руки не желали ни шить, ни вязать, ни вышивать.
Это было хуже ремонта и хинкала: окровавленная салфетка с розочками и мережками, испорченный клубок, так и не ставший носками, и выкройка как гроб с музыкой. Единственное, чему меня смогла научить мама, — это штопка (то самое, что писатель О’Генри именовал «изящным рукоделием») и потайной шов, чтобы подшивать одежду.
Это я умею насмерть и в полукоматозе. Разбудите меня ночью — я заштопаю носки, не приходя в сознание. Я даже подшила выпускные дочкины штаны вручную в позапрошлом году!
NB. Драные носки мужа я начала выкидывать с самого начала семейной жизни. Не для того меня мама родила! (На самом деле именно для этого, но зачем же это всем знать?).
Но это все.
Поэтому детям моим пришлось вырасти с недостаточно высокостандартной матерью. И никакой иголки или спиц они в моих руках никогда не видели.
Так что представьте их удивление, когда вчера они обнаружили мать, мирно ушивающую какую-то кофтенку в перерыве между бесконечными поломойствами. Природа настолько очистилась, сказала старшая младшей, что наша мама начала шить!
«Привет, бамбины, я в карантине!» — пропела в ответ мать строчку из партизанской песни «Bella ciao!» и сообщила милым крошкам, что в любой непонятной ситуации надо мыть полы.
И сейчас они этим займутся. А потом — не исключено, что я научу вас штопать папины носки и подшивать брюки.
Потайным швом.
Как жить на карантине, чтобы не сойти с ума:
