Когда-то давно, а на самом деле всего-то лет семь назад, я пела песни в новосибирском метро. Впечатлений много, конечно, еще бы. Например, беспризорники. Беспризорные дети там были разных возрастов - некоторые совсем малыши. И Женька был тоже малыш - ему было пять, а на вид так и вовсе годика три.
Женька бодро семенил между длинными ногами вечно пробегающих туда-сюда взрослых людей, клянчил мелочь, по ночам старшие дети забирали его спать в подвалы и прочие «ночные точки». Это был такой пенёчек в пальтишке, вязаной шапочке и шарфе, завязанном назад. Очень радостный малыш. Смотрел снизу вверх в глаза взрослых и улыбался.
Однажды, когда я уже паковала свою балалайку, из-за стеклянных дверей на лестницу выхода ворвалась полненькая молодка. За собой молодка тащила собственного сына: вполне чистенького мальчишку лет тех же трех на вид. А другой рукой она держала нашего Женьку, а на сгибе локтя у нее болталась здоровая сумка. Мы с моей тогдашней «шляпой» все равно ждали автобуса на Затон, так что решили понаблюдать.
Молодка вопила:
- И что ж это делается, вы посмотрите! Совсем маленький ребенок - и один просто так ходит! Да я его сейчас горячим бутербродом угостила! Я ему КУПИЛА этот бутерброд! Так он его как щенок! Голодный! Жадно набросился! Как прям с цепи! Он же маленький! Вы люди или нет?!
Эту печальную, но громкую историю она рассказала всем, кто проходил мимо или находился в это время в переходе.
- Я ему сок купила! Что ж это делается! Он с моим Валеркой вместе этот сок пил! Валерка мой приучен к хорошему - сам с мальчиком поделился! А вы нелюди!
- А я б на ее месте после Женьки своему ребенку сок-то не дала бы... - философски заметила я.
- Слушай, это надолго, может, покурим? - предложила «шляпа».
Мы подошли ближе к стеклянной двери и нахально закурили. Милиции все равно не было видно. Молодка в это время уже рассказала историю о подвиге своего милосердия и тете Гале с открытками, и тете Шуре с газетами, а поскольку все вампиры так или иначе рано или поздно вычисляют меня, она неуклонно поперла по лестнице в нашу сторону.
- Вот посмотри, девушка! - загремела она. А я отметила, что от нее сильно пахнет винишком. - Вот КАК такое допускают власти?
- Да их тут двадцать штук бегает, - заметила моя «шляпа».
- Двадцать штук! - изумилась молодка. - Ну надо же что-то делать! Я пошла сдавать его в детдом.
И она потащила Женьку вниз, обратно в метро. Через пять минут она пришла обратно, вся счастливая донельзя. Оказалось, что ей, как и нам, на Затон и что зовут ее Лиля, а через минуту очередные прохожие ТОЖЕ узнали, что она только что отдала в детдом маленького ребенка, а перед этим купила ему бутерброд и сок, и даже вместе с сыном он из коробки пил.
- Жадно набросился, как собачонок голодный!
Еще через десять минут мимо нас колобком прокатился Женька. К сожалению, мы не успели ее отвлечь. Лиля ухватила его за шарф и заорала:
- А ты что тут опять делаешь?!
- Отпуштили, - ответил Женька и засеменил ногами по полу, пытаясь удрать.
Но она категорически крепко вцепилась в его шарфик и, громко ругая милицию и власти, поволокла обратно.
- Девушка, а Вы идите со мной свидетелем! - скомандовала она мне.
Знаете, почему я пошла? Все это время Лиля не обращала ни малейшего внимания на своего собственного сына. Он просто болтался возле нее, как воздушный шарик. Я подумала, что будет правильно, если я прослежу, чтобы эта дура села в последний затонский автобус все-таки со своим ребенком. А то еще потеряет его в метро, пока творит «милосердие».
Возле турникета нас встретила худая печальная блондинка в милицейской форме.
- Опять Вы... Ну вам же сказали: мы не можем отправить его в детский дом! Его не примут! У него мать не лишена родительских прав! - И почему-то повернулась ко мне: - Вы понимаете... мы же тут не звери, мы их всех знаем, кормим, лечим, если что-то... Но у них родители прав не лишены, мы максимум можем отправить его сейчас в приют. А оттуда его все равно отправят обратно сюда. Ну, чего ребенку мотаться зря? Тут он привык, тепло, мы кормим, лечим...
- Ого, - удивилась я. - А кто его мать? Почему прав-то не лишили?
- Ну, мать - мать наркоманка. У них у всех наркоманы родители. А не лишили - потому что надо же, чтоб кто-то заявил. А это инспекция должна делать. А им наплевать, вот дети и бегают. Ну, мы пускаем в метро. Мороз же. Вот что она? Куда вы его тащите, гражданка?! Если такая добрая - заберите его домой!
Гражданка Лиля ее уже не слышала - она прорвалась через турникет, меня и ментессу и вломилась в комнату милиции.
- Я с ней пойду, а то нам на один автобус.
- Ой, да проходите, пожалуйста. Я вас знаю, вы тут поете. Вы бы бросали это все. Идите к нам в милицию работать, а?
- Я подумаю, - ответила я и пошла смотреть, что будет дальше.
В кабинете молодой милиционер болтал по телефону. Явно с девицей.
- Я сказала - раз! - грозно заявила Лиля.
Он продолжал общаться.
- Я сказала - два!!!
Он не прореагировал.
- ДВА С ПОЛОВИНОЙ!!!
- Ну, что Вам надо?! - тоскливо простонал милиционер.
- Мне надо, чтоб этот ребенок сейчас же поехал в детский дом!
- Мы не можем этого сделать, Вам же уже сказали.
- Да?! А что он голодный?! Он как щенок! Бутерброд ему купила - он его как с цепи!!!
Ее сын сидел в опасной близости от Женьки. У Женьки, наверное, были вши. И глисты тоже. И чесотка могла быть запросто. А мальчишки - всегда мальчишки, и вот они затеяли возню...
- А я вам говорю - заберите его домой, если жалко!
- А я вам говорю - это не моя забота, а государства! Немедленно сдайте его в детский дом! Там кормят, а он голодный, я видела.
Тут пришел старший по званию и нехорошим голосом пообещал сдать мадам в вытрезвитель, если она не поедет тут же домой спать. И тут началось...
... А дети успели подружиться, поделиться еще раз соком - Женька поил маленького Валерку и пил сам. Короче, детям было вместе хорошо. Эти взрослые люди орали, топали, угрожали друг другу карами, и тут я посмотрела на часы, и поняла, что скоро будет поздно - она уже не уедет.
Как я ее оттуда уволакивала - отдельная долгая песня. Лиля намеревалась «сидеть тут всю ночь, пока вы делом не займетесь!» В итоге она сдалась, когда я предложила: скажи мне свой адрес, я твоего сына заберу на ночь к себе, а утром приведу домой.
Она будто очнулась, притихла и пошла со мной на автобус, таща за собой маленького и уже сонного сынишку. В автобусе мы сидели все вместе, рядышком, и Лиля, догоняя свое пиво из купленной по ходу движения пластиковой бутылки, горячо мне объясняла:
- Ты пойми, ну не обязана я его к себе-то брать! Зачем он мне нужен-то? У него зараза, может, какая, да еще его корми... Но свое мнение-то я могу сказать им! Как гражданка! И я как гражданка сказала: государство наше - .... ! О детях некому позаботится.
Мне было грустно и противно. И еще хотелось спать. В темные окна автобуса били и бежали мимо придорожные фонари.
