«Мне
пришлось раскаяться, что я тратил себя без меры, сочтя таланты, дарованные мне
свыше, самоценными, тогда как они всего лишь предуказание пути, и вот оказался
пустым в пустоте… Я поджигал лес, чтобы на час согреться, ибо пожар полыхал так
царственно…
Но я понял,
что был не прав в своем отношении к женщинам. Пришла ночь моего раскаяния, и я
понял, что не умел обходиться с ними. Я походил на грабителя: ничего не смысля
в священнодействии игры, он с жадной торопливостью сгребает шахматные фигурки
и, соскучившись глядеть на беспорядок, отшвыривает их прочь.
В ночь моего
раскаяния, Господи, я поднялся с постели в гневе, я понял, что был волом у
кормушки. Но разве я бабник, Господи?!...
Я искал в
женщине подарка, которым она мне может стать. Я хотел эту, потому что она
напоминала мне серебристый колокольчик, по которому я тосковал. Но что делать с
колокольчиком, что одинаково звенит день и ночь? Ты отправляешь колокольчик в
кладовку, он тебе больше не нужен. Другую я пожелал за трепетность, с какой она
говорила: «Ты, господин мой», — но слова быстро прискучивают, и хочется иной
песни.
Дай я тебе
десяток тысяч женщин, одну за другой, и ты очень быстро истратишь особую
черточку каждой, и тебе их будет мало, и снова ты ощутишь голод, ибо сам ты
изменчив, меняешься от весны к осени, от утра к вечеру и от перемены ветра.
Но разве не
знал я, что не исчерпать души человеческой, сколько из неё ни черпай, что в
таинственных глубинах каждого дремлет невиданный пейзаж с нетронутыми лугами,
тихими заводями, островерхими горами, потаенными вертоградами, что о каждом
повороте его и изгибе мы можем, не уставая, проговорить всю жизнь, и я
удивлялся, Господи, скудости запаса, с которым приходила ко мне и та, и другая
женщина, мне едва хватало её запаса на ужин.
Я не считал
их, Господи, пахотной землей, где я должен трудиться круглый год с зари до
зари, обувшись в тяжелые башмаки, взяв плуг, лошадь, борону и лукошко с
зернами, помня о сорняках и вооружившись верностью, чтобы получить от них то,
что будет служить мне, — нет, я низвел их на роль кукол, которых выставляют
старейшины захудалых деревушек, чтобы встречать тебя, именитого гостя, когда ты
объезжаешь свое царство, — ясноглазая куколка читает приветственный
стишок и преподносит в корзинке местные яблоки. Подарок тебе, разумеется,
приятен, потому что хороши свежие улыбающиеся губки, певучи движения рук,
протягивающих яблоки, простодушны слова и голосок, но ты вмиг исчерпаешь эти
дары, выскребешь до дна мёд, потрепав румяную, свежую щёчку, усладившись
бархатом застенчивости. Но и эта куколка — пахотная земля, раскинувшаяся до
неведомых горизонтов, где ты, возможно, потерялся бы на всю жизнь, если б знал,
как до неё добраться."
Сейчас литературные чтения начнём, не все же про семейные страданья!
Экзюпери- сила!!!
"Но я хотел
собирать от улья к улью готовый мёд, я не искал необозримого пространства,
которому поначалу нечего тебе предложить, которое требует от тебя одного: идти
и идти, ибо долго нужно следовать молча за хозяином владений, если хочешь
сродниться с ними…
Господи! Ту,
что я ввожу в свой дом, ты дал мне как землю для возделывания, дал, чтобы я шёл
с ней рядом и открывал её.
Господи,
сказал я, только для того, кто вскапывает свою землю, сажает оливы, сеет
ячмень, наступает час преображения, которого не дождаться, если ходишь за
хлебом в лавочку. Приходит час, и ты празднуешь собранный урожай. Торжество
наполненных закромов, когда ты толкаешь тихонько скрипучую дверь к запасам
солнца. Ибо настал час, и ты убрал в амбар силу, что воспламенит твои чёрные
квадраты земли, убрал холм семян, окруженный ещё ореолом золотой пыли, будто
славой, что не успела смолкнуть."
сказал я, я ошибся дорогой, я блуждал среди женщин, словно шатун-бродяга.
Мучился
возле них, словно в бескрайней пустыне, ища оазис, который был не любовью —
который был вне любви.
Я искал
скрытое в них сокровище, будто вещь среди прочих вещей. Прислушивался к их
короткому, будто у гребцов, дыханию. Я стоял на месте и не двигался. Глазами я
оценивал их совершенство и пытался утолить жажду красотой тонких щиколоток и
округлых локтей. Во мне жила тоска, она направляла меня. Меня томили жаждой,
обещая исцеление. Но я ошибся дорогой: смотрел Твоей истине в лицо и не узнавал
её…
Бесполезно
искать среди камней камень, который стал бы тебе дороже других. Из чрева руин
не извлечёшь ни славы, ни богатства, ни любви.
Как безумец,
что бесплодно копает землю ночь за ночью, ничего не обрёл и я в своем
сластолюбии, ином, чем сластолюбие скряги, но столь же тщетном. Опять и опять я
оставался с самим собой. Мне тоскливо с самим собой, Господи, и наслаждения мои
омрачают и утомляют меня.
Я хочу
творить священнодействие любви, праздник её приведет меня на иную ступень. Ибо
все, чего я ищу и жду, чего ищут все на свете люди, — не на ступени вещного,
которое у них под руками…
Господи! Я
смотрю на свою жену, обнажённую, спящую, красивую, тонкую в щиколотках, с
тёплой нежной грудью, и почему же мне не решить, что дана она мне в подарок?
сказал я, я ошибся дорогой, я блуждал среди женщин, словно шатун-бродяга.
Мучился
возле них, словно в бескрайней пустыне, ища оазис, который был не любовью —
который был вне любви.
Я искал
скрытое в них сокровище, будто вещь среди прочих вещей. Прислушивался к их
короткому, будто у гребцов, дыханию. Я стоял на месте и не двигался. Глазами я
оценивал их совершенство и пытался утолить жажду красотой тонких щиколоток и
округлых локтей. Во мне жила тоска, она направляла меня. Меня томили жаждой,
обещая исцеление. Но я ошибся дорогой: смотрел Твоей истине в лицо и не узнавал
её…
Бесполезно
искать среди камней камень, который стал бы тебе дороже других. Из чрева руин
не извлечёшь ни славы, ни богатства, ни любви.
Как безумец,
что бесплодно копает землю ночь за ночью, ничего не обрёл и я в своем
сластолюбии, ином, чем сластолюбие скряги, но столь же тщетном. Опять и опять я
оставался с самим собой. Мне тоскливо с самим собой, Господи, и наслаждения мои
омрачают и утомляют меня.
Я хочу
творить священнодействие любви, праздник её приведет меня на иную ступень. Ибо
все, чего я ищу и жду, чего ищут все на свете люди, — не на ступени вещного,
которое у них под руками…
Господи! Я
смотрю на свою жену, обнажённую, спящую, красивую, тонкую в щиколотках, с
тёплой нежной грудью, и почему же мне не решить, что дана она мне в подарок?
...
...
-Но я люблю тебя, и хочу тебя, хочу рожать от тебя детей, я хочу отдать тебе всю мою жизнь..
-Но мне не нужна ТВОЯ жизнь! Мне нужна МОЯ!
-Но я люблю тебя, и хочу тебя, хочу рожать от тебя детей, я хочу отдать тебе всю мою жизнь..
-Но мне не нужна ТВОЯ жизнь! Мне нужна МОЯ!