Лицемерие родителей при воспитании детей-подростков

Как не уйти в лицемерие в воспитании детей?

----- 
Боря сидел пригорюнившись, смотрел в огонь.
      - Я вам тогда сейчас все расскажу... Только вы не перебивайте, вы до конца выслушайте.
      - Хорошо, - кивнул Саня.
      - Дело в том, что я не могу вернуться... - почти шепотом произнес Боря. - Потому что... В общем, мой отец совсем не тот человек, за которого я его принимал...
      Исаков надолго замолчал. Саня молчал тоже - не перебивал.
      - Он сказал, что хватит донкихотствовать...
      - Хватит донкихотствовать! - сказал Исаков-старший Исакову-младшему. - На рожон лезут глупцы и психи. А умные и сильные имеют выдержку. Они молчат и делают свое дело. Ты понимаешь меня, Борис? Они живут без болтовни, без криков о справедливости. И без высоких слов. Высокие слова - это для публики, запомни.
      Они шли по вечереющей улице. Шли из школы, где Лола Игнатьевна коротко и отчетливо проинформировала Якова Львовича о том, что сын его склонен к дерзости и высокомерию и оказывает на одноклассников дурное влияние, а это, несмотря на блестящие способности сына, кончится плохо. "Я не буду вам говорить, что я об этом думаю, - сказала Лола Игнатьевна, я просто в деталях расскажу несколько его выходок, и вы сами поймете, что мальчик ваш - на опасном пути". Яков Львович внимательно выслушал все, что ему рассказали, поблагодарил, печально качая красивой седой головой, и теперь они гуляли по улицам - высокий, статный мужчина и длинный, на голову выше отца, юноша...
      - Зачем тебе это нужно? - с неодобрением спросил Исаков-старший.
      - Но ведь ты сам всегда говорил, что человек должен быть порядочным...
      - Во-первых, до определенного предела, - нахмурился Исаков-старший, за которым порядочность больше похожа на глупость...
      - Ты мне раньше этого не говорил... - удивленно перебил Исаков-младший.
      - Раньше ты был ребенком, и из-за этих твоих дурацких разговоров у тебя не было неприятностей. Не было именно в силу того, что ты - ребенок и никто к твоим словам всерьез не относился. А теперь ты вырос, и это надо учитывать.
      - Значит, говорить то, что хочешь, можно только тогда, когда к твоим словам всерьез не относятся?
      - Не иронизируй, - поморщился Исаков-старший. - Дело серьезное. Честно говоря, я давно уже не одобряю твое пристрастие к ораторской деятельности. К чему это? Что это может изменить? Чего ты хочешь?
      - Справедливости!
      Исаков-старший хмыкнул.
      - Ты ведь неглупый человек, Боря. Пора бы уже понять, что жизнь штука сложная, и движут ею вовсе не законы добра и справедливости. Есть законы посерьезней...
      - Ты мне раньше этого не говорил... - упрямо повторил Исаков-младший уже с отчаянием.
      Ему хотелось, чтобы отец и теперь не говорил ему этого, потому что ему стало вдруг тоскливо и неуютно: изменилось все как-то вокруг... Дома, что ли, скособочились на родной улице или небо стало ниже в мире, где, оказывается, не в добре и справедливости было дело... И это отец ему говорил, самый главный человек, самый умный, все на свете знающий и понимающий...