Почему всё не так, вроде всё как всегда.

Почему всё не так, вроде всё как тогда. Тоже небо опять голубое. Тот же лес, тот же воздух и та же вода. Только он не вернулся из боя.
Жуткая тоска и головная боль, голова буквально раскалывается от мыслей и боли. Трудно определить исток этой боли. Жутко хочется закурить и покурить, накурится дряни, но понимаешь, что в этот момент надо просто закурить обычную сигарету. Жара, тягостная плотная жара, сжигающая кислород, буквально нечем дышать. От сигаретного дыма першит в глотке. Кондиционер бессильно жужжит, не справляется с жарой. Простыни и нижнее бельё мокрые от пота. Душит смрад от не мытых тел и грязного белья. Но под душ не сходить, - нет воды в баке.
И в этом смраде сигаретного дыма запаха пота, хлорки и нестиранных шмоток я пытаюсь осознать суть происходящего в моей душе и разуме, суть происходящего.
Когда это началось? Как случилось, что я перестал контролировать свой разум.
Эта вселенская злоба на всех и вся. Ярость, затмившая разум, сострадание, совесть.

А как всё высоко помпезно всё это начиналось!? Устои, идеи, светское образование и воспитание, честь и прочая атрибутика благородства, куда всё это делось? С самого начала я понимал значимость всего происходящего и совершено, осознано противостоял тому, что творю сейчас вернее то, что я разрушаю сейчас.

Потом уже нравилось сбивать с дороги "их" фуры и автомобили носом БТРа. Нравилось стоять с автоматом на перевес на середине улицы. Перехватывать испуганные взгляды «гражданских». Потом уже нравилось сбивать с петель хлипкие двери, вышибая их тяжёлым сапогом. Слышать испуганный шёпот обитателей дома, чей покой я нарушаю без сожаления и трепета, видеть, как матери затыкают рты испугавшимся детям. Слышать причитания хозяина и его уговоры покинуть его дом. Я не воюю с детьми и женщинами. Не причиню физической боли обитателям этого дома. Но меня терзает беспокойство, откуда ощущение упоения от власти над этими убогими по сути людьми, истерзанными «своими» и «чужими». И конечно я реально осознаю, что не мог этот пуштун шмалять из своего дедовского винтаря по твоему БТРу. Даже если бы кто-то и пробовал бы это сделать, то урона бы это не нанесло. Я просто выполняю свой долг найти оружие у этих пуштунов и наказать виновных в хранении и передачи оружия боевикам. Понимаю, что после этой ночи ненавидеть меня и мне подобных станут больше. Если не он, то сын его и брат утром возьмут в руки автомат и станут защищать свою родину от меня и мне подобных «шурави». И зла станет больше и боли станет больше и ненависти станет больше.
Не сам я по доброй воле пришёл к гордым горцам и стал выворачивать их полусонных из их пастелей. Не я стал взрывать их дома с их детьми. Меня послали сюда Ташкент, Москва, Будёновск, Волгодонск, терекские станичники и гармские дехкане. Чтобы сладко спалось, истинно православным христианам и правоверным мусульманам в их домах пришел я в эти горы. Для того я здесь чтобы бешеные псы встретили на своём пути преграду, меня вскормленного волчицею небесной.

МОЛЧАНИЕ ОВЕЦ

Небесной вскормлены волчицей,
Мы были выводком волчат.
Насколько надо измениться,
Что эти гены в нас молчат!
- С Христом, распятым на кресте,
Не сразу стали мы не те…
Минула тыща лет крестовых,
И выветрился «волчий чад»:
Мир видит лишь «овец Христовых»
(Их режут, а они молчат).
- Доколе это нам терпеть?
Уже уменьшились на треть!

Изводит время травоядных, -
Клыки отращивай, овца,
Но в стаде сохраняй порядок
Природный (не теряй лица).
- Давай, овца, по-волчьи выть,
Но только там, где «волчья сыть»!
Свои овчарни защищая
(Увы, закон войны таков),
Организуйтесь, овцы, в стаи,
Идите, овцы, на волков
- Не всепрощенье и любовь,
А зуб за зуб и кровь за кровь!
Долой овечую покорность,
Долой Овечьего Христа!
Молчание овец - позор наш!
Рычи и мясо ешь, овца!
- Ты вспомни, что у нас, овец,
Был Суперволком праотец!..
Спаси себя, спаситель мира,
Мой изувеченный народ:
Смирения взорвалась мина
В тебе, и ты разрушен вот.
- Загни, овца, концы креста,
Спасись у Русского Христа!
(Наш тот Христос, чья грозна речь:
«Не мир принёс я вам, но меч!»

Не раз всякого рода псы брехали, что я пришёл к ним в дом простых невинных людей и нарушил их сон. Но напомню всем, что всегда выдавали беспредельных бешеных собак разрушающих всё вокруг, тем, кто пострадал от собаки. Либо пристреливали этих псов сами.
Во все времена оголтелых врагов убивают, чтобы детям не плакать и школам в ночи не гореть. Сначала по советской манере дуют в уши заповедь «не заложи» покрывая преступный умысел, а потом кричат о староверской милости и толерантности. То есть сначала прячут под подолами длинных азиатских халатов, бородатых мужиков с автоматами. Потом когда взорвут дома мирных «овец» различного вероисповедания кричат «Аля у Акбар», но поминая не истинного Бога, а лишь теша гордыня свою. И только когда «овцы» стройными рядами «зачистят» аул, вспоминают о вековой дружбе народов и что Бог един и нет нам иного.

Тебя давно заждалась мать и мне пора. Пора домой. Довольно братьев убивать – земля не хочет стать вдовой. Орлы не прячутся в горах. Вернись к полям посевы ждут и Ты поймёшь кто друг, кто враг, когда посевы те взойдут.
Я наслаждаюсь их ненавистью. Ненавистью ко мне настоящих бродяг, реально без сожаления смогут перерезать мне глотку и не только мне. Это сложно объяснить, но я рад встретится с настоящими бешеными псами Аль Вахаба. И если я пристрелю десяток этих псов, второму десятку перережу глотки, то жизнь, значит, прожил не зря.

Ранее утро, а земля ещё не остыла. Созывает на утренний намаз муэдзин, надрывается во всю глотку. Хорошо орёт, голос приятный, если бы ещё не в такую рань, то я бы даже на него не матерился шёпотом.

Перед праздником был в Ташкенте, видел владыку митрополита Ташкентского и Среднеазиатского Викентия. Глаза, да и вообще лицо у него добрые. Чистый такой не озлобленный кроткий взгляд молитвенника за человечество. Строгий дядька, степенный полный истинного благородства. Говорят он тоже из Молдавии родом, как и прежний владыка Владимир.

Ты знал здесь каждую тропу, любой оскал, скалы любой. Мог оборвать мою судьбу, один коварный выстрел твой. Ты тишину украл у гор. Скажи, о чём же думал Ты, когда расстреливал в упор родной кишлак из темноты? За что мальчишка из Карпат растерзан бандою твой? Он защищал родной твой Гарм! Твою семью, твоих детей. И Ты кричал «Аля Акбар», когда я в БТР горел, и зря Салим Ахмат Сактар, тебе о мире скорбно пел. Высокогорные места, высокой гордостью полны. И сколько горя у страны, в которой так жесток Аллах. Где брат родному брату - враг. Слепой вражды глухой туман затмили души сыновей этой многострадальной земли.

Двигателю как легким не хватает кислорода, нет не моих ни лошадиных сил, руль, обмотанный бинтами, рвёт ладони, взял же моду. Ну что взбесился? - я же тебя просил. Пыль и пот со лба сползают и в глаза, их разъедают. Камни шины разгрызают в дрысь. Тошно, не стони так тонко, Ты же БТР, а не девчонка, так держись нельзя нам нынче вниз.
Впереди задохнувшись, заглохла, чья то броня и теперь там плохо. Ну молочага носом её попёр. Только держаться, надо держаться на верхотуре дам отдышаться. Ты же всё можешь Зевс а не транспортёр. На верхотуре в 1000 метров всё я забуду про солнце и ветры, буду как мама возле твоих я ран. К чёрту сухпай и воду и реки. Ты не машина как человек Ты. Ты выдержи рейс последний на Чекчеран. Как дойдем от пыли всю седую, я тебя родимая броня, крепко обниму и расцелую, точно морду мокрую коня.
Вот так Ты общаешься с машиной, с железом. Ты реально осознаешь, что это психопатия или психоз, но это подобие сумасшествия спасает твоё сознание от полного разрушения и полной деградации, деградации личности и человеческого начала.

Мы нашли их. Их много. Мы пойдём взводом на батальон. Но выбора нет. Я или умру или убью их чтобы не смотреть в глаза тем кто дома у меня на родине, тем кто плачет сегодня на могилах и пьёт за помин душ. Эти ответят тебе за слёзы матерей и вдов. Эти ответят за сирот. Я мщу за тех которые мне снятся.
Глупое геройство. Но мне не хочется остановиться, никто не хочет остановиться. Все плюнули в себя и на свою жизнь. В этот момент нельзя думать что там …. В панельном доме на белой простыне спят три дочери. Чтобы сбежать от ответственности за их воспитание, пойду я в бой. На суд Божий. На всякий случай будут думать, что папка был героем. Меня быть может наградят посмертно.
Эти ответят за мою боль от утраты чего-то близкого. Утраты самого себя..
"И мы пошли, примкнув штыки" Больше я никого не защищаю, никого не спасаю. Нет ненависти. Опустошение! Я убиваю. Как янки, по принципу выжженной земли. Как войны германской СС времён фашизма «а перед нами всё цветёт за нами всё горит. По выжженной равнине, за метром метр. Идут по Украине солдаты группы центр» Остановите меня люди.
А может и не надо, никого не надо останавливать, две своры озверевших псов-головорезов яростно перегрызут друг другу глотки. Это легче, легче пристрелить таких как Мы. Не смогут такие как мы адаптироваться в мирном обществе.
Ни дрогнут псы Аль Вахаба, не отвернут, так что идём в лицо в лицо, глаза в глаза. Мы ничего уже не умеем кроме как ненавидеть и убивать. К чертям собачим иллюзии, сдохнем мы как игровые собаки или гладиаторы на игрищах на потеху толпе, для песен и пламенных речей псевдо патриотов.
Не станут они гази войнами Аллаха! И мы не станем святым воинством православным. Потому что мы умираем не с любовью. Мы умираем с ненавистью к созданию Божьему.
Молимся мы, потому что нам страшно! Нам страшно положить автомат и взять в руки … пшеницу посевную. Страшно сменить АК на ПК. Страшно спать с женой на белых простынях.
А в БМП, в вонючем обмундировании, не страшно ни чуть засыпать.
Я с той поры ночей не сплю зря свет, паля. Всё жду, а вдруг ко мне зайдёт на огонёк, рыжеволосый, синеглазый паренёк, в комбинезоне, рванном, цвета ковыля. А по утру работа валится из рук, но стоит только мне забыться в полусне. Я закурив «Памир» за ним шагаю в люк и вместе с ним лежу убитый на войне.
Дождь напоит нас и земля накормит. По войскам в приказ впишут слово «Помнить!», на моей земле ещё много песен не допето, где-то посреди прохлады лета.