Мы продолжаем публиковать серию материалов про отцов и дочерей. В этот раз автор Comode встретилась с художественным руководителем Государственного академического русского театра драмы им. М. Ю. Лермонтова Рубеном Суреновичем Андриасяном и его младшей дочерью Кариной.
Рубена Суреновича можно сравнить со львом, возглавляющим свой прайд и окруженным любовью своих львиц: в его семье — две дочери, Анна и Карина, и три внучки. Дома он стоит на пьедестале, так же, как и в театре, да и вообще в нашей стране. После непродолжительного общения становится понятно, что у этого сурового человека, обладающего редким пронзительным тяжелым взглядом, на самом деле добрая улыбка.
Так получилось, что на первую нашу встречу приехала только Карина, младшая дочь Рубена Суреновича, сам он не смог, и нам пришлось «ловить» его в театре в другой день. Но, как оказалось, это даже хорошо, что папа и дочь давали интервью отдельно — они были откровенны с нами и отвечали на вопросы, не оглядываясь друг на друга. Анна же, старшая дочь театрального мэтра, сейчас живет в США.
Карина: Когда у папы спрашивают, что у вас получается лучше всего, он отвечает: «Дочки и шашлык» (улыбается).
— Рубен Суренович, каково это — возглавлять целый женский батальон?
Рубен Суренович: Когда родилась вторая дочь — Каринка, моя жена Валентина написала мне записку: «Не сын, но зато еще одна женщина будет тебя любить только за то, что ты есть». Так что, я очень доволен. У меня никогда не было настойчивой идеи иметь сына.
— Карина, а как на вас и вашей жизни отразилось то, что вы — дочь известного отца?
Карина: Я не могу сказать, что это мне помогало, скорее, наоборот. Я не любила читать, поэтому всегда слышала от учительницы литературы упреки: «У тебя такой папа, а ты…». Кроме того, мои родители никогда не ходили на родительские собрания. И учителя мне говорили: «Мы твоего папу чаще видим по телевизору, чем в школе». Поэтому я не могу сказать, что мои школьные годы проходили легче, чем могли бы благодаря папе.
— Как вы думаете, девочки ничего не упустили из-за того, что вы не участвовали активно в их жизни, не ходили на родительские собрания?
Рубен Суренович: Я больше упустил, чем они. Если бы я активней в этом участвовал, было бы лучше и мне, и им. У многих моих коллег театр вытесняет семью. Я старательно разделял дом и театр, но это не совсем получилось.
— У вас была одинаковая методика воспитания Ани и Карины?
Рубен Суренович: Я никогда не думал о методике воспитания. Просто мы жили так, чтобы, глядя на нас, они понимали, как надо жить, а это, как мне кажется, лучшая методика. Никакой дидактики, никакого наставничества.
— Карина, когда ты была маленькая, ты осознавала, что люди, которые приходят к вам в гости — очень известные личности? Армен Джигарханян, например.
Карина: Я считала их обычными людьми, друзьями родителей. А осознание того, кем на самом деле является папа, пришло намного позже. Для меня это всегда было нормально, что у нас полон дом творческих людей, что мы постоянно за кулисами театра. Меня, наоборот, удивляло то, что люди считали это необычным. Да, я выросла в театре, и что в этом такого? С пеленок я присутствовала на репетициях, мою люльку ставили то в зале, то в реквизиторском цехе. Я была почти «дочь полка», очень многие люди театра меня нянчили. И в театр я прихожу, как к себе домой, хотя там многое изменилось с тех пор.
— Рубен Суренович, как вы считаете, ваша популярность и то, что девочки выросли в творческой среде, в стенах театра, как-то повлияло на их жизни?
Рубен Суренович: Нос они никогда не задирали. Но популярность — двоякая штука, создающая неудобства в жизни. Как-то зимой со мной произошел такой случай. Мы ставили спектакль «Феликс», в котором актриса ходила по сцене топлес. И две бабушки были очень этим возмущены, писали письма во все инстанции, ходили в Министерство культуры, а потом даже подали в суд. Строгий судья в мантии спрашивает меня: «Почему она у вас ходит голая?». Я ответил: «Она играет проститутку, если бы она играла врача, то была бы в белом халате, если бы она играла судью — то в вашей мантии, но она играет проститутку и это ее рабочая одежда».
Тогда даже прокурор был на нашей стороне. Все СМИ трубили об этом скандале. И, утомленный этим процессом, я поехал с другом на дачу зимой. Приехали на дачу, пытаемся завести машину, и тут к нам подходит сторож и говорит: «Мужики, помогите, там парень наш пьяный заснул в канаве, помогите вытащить». Вытащили, еле поставили на ноги, он снова падает. И тут он открывает глаза, смотрит на меня и говорит: «А, Рубен, Феликс, знаю, видел, читал». Если относиться к этому с юмором, то проще жить. Или вот еще один случай. Подходит ко мне на улице молодая женщина и говорит: «Извините, можно спросить? Мы вот с подругами поспорили, Вы — Лермонтов?» Пришлось признаваться, что меня зовут Михаил Юрьевич (улыбается).
— Карина, а ты играла в папином театре?
Карина: Мой первый выход на сцену состоялся в студенческом театре Казахской национальной академии искусств им. Жургенова. Мне тогда было лет пять, примерно. Этот спектакль был выпускной экзамен одного из папиных курсов, после него вся труппа вышла на поклон, и папа тоже как выпускающий мастер. И я пошла за папой. Даже сохранились фотографии с тех времен, когда я там кланяюсь вместе со всеми. Сорвала овации, и про экзамен все забыли (смеется). Кстати, я очень долгое время хотела быть актрисой, но… Следующий выход мой состоялся на сцене театра им. Лермонтова. Знаешь, ведь у каждого театрального ребенка есть шанс побывать на сцене театра.
— То есть ты раскроешь нам сейчас секрет: как театральные дети попадают на сцену?
Карина: Раскрою, тем более для меня это не секрет. В театре ставятся спектакли, где предполагается участие детей. В первую очередь выбор падает на театральных детей, потому что они могут вместе с родителями прийти и с ними же потом уйти домой (спектакли, бывает, заканчиваются довольно поздно).
Когда мне было семь лет, ставился спектакль «Поминальная молитва», где были нужны двое детей, тогда там играла я и Анастасия Темкина (известная актриса театра и кино). Моей героиней была младшая дочь в еврейской семье, затем я стала средней дочерью и так далее, пока не переросла тот возраст, который был нужен для спектакля, то есть до 12 лет. А потом я больше не играла, тем более я изучала экономику и финансы в университете, которые никак не связаны с творчеством.
— И больше ты нигде и никогда не играла? А как же главная роль в студенческом театре?
Карина: Ты мне напомнила (смеется). В университете организовали театр, и меня туда взяли по умолчанию — именно потому, что я дочь Рубена Суреновича Андриасяна. Такой яркий эпизод папиного влияния на мою жизнь. Мы ставили «Ромео и Джульетту», с нами работал режиссер из Казахского государственного академического театра драмы им. Ауэзова, он был очень прогрессивных взглядов.
У нас не было декораций, практически не было костюмов, это была современная постановка. Премьера состоялась в Алматы, на сцене университета, а потом с этим спектаклем мы даже поехали в Италию, показывать им, как должны выглядеть Ромео и Джульетта (смеется). Даже произвели определенный эффект. Днем мы стояли в юртах в национальных костюмах, как представители Казахстана, а вечером показывали постановку.
— И тогда ты решила, что актерство — это не твое? Или когда это произошло?
Карина: Не то чтобы я именно так думала, просто я знала, что папа в свое время не разрешил Ане стать актрисой. А она уже даже готовилась к экзаменам… Но папа сделал звонок и ее не взяли.
— А почему не разрешил?
Карина: Из исключительно добрых намерений. Тогда наступили сложные времена, в театре было тяжело, а папа явно желал нам лучшего. А я, насмотревшись на опыт старшей сестры, просто не стала начинать. И потом, под папиным руководством я бы не стала играть ни за что. Я видела его в работе, и я не хочу быть тем актером, кому он будет делать замечания. Но меня все равно к этому тянет, и мне говорят, что мои организаторские способности как раз и идут от отцовской режиссуры.
— Рубен Суренович, почему же вы не разрешили Ане стать актрисой?
Рубен Суренович: Карина играла в спектакле еще будучи ребенком, у нее была большая предрасположенность к этой профессии, чем у Ани. И когда Аня мне заявила, что будет поступать, я был очень удивлен, потому что для этого нужны определенные качества, темперамент, определенная возбудимость, а этого у нее не было. Курс набирал не я, но я попросил дочь показать мне хоть что-то, чтобы я посоветовал, может быть. Но она не стала ничего показывать, пошла на консультацию.
Мне позвонили и спросили: «Пришла твоя дочь, что делать?» Я тогда ответил, что мне кажется, это не для нее, но я могу быть необъективен, ведь это моя дочь. Ее допустили до экзаменов и поставили двойку. Это, конечно, была трагедия. Она говорила: «У всех отцы как отцы, а ты палец о палец не ударил». Но буквально через год она стала благодарить меня, потому что поняла, что ей не это нужно.
— Получается, что вы всегда оказываетесь правы?
Рубен Суренович: Нет, не всегда. Но, я прав, наверное, в одном: все должно быть естественно. Когда-то Карина попросилась на мое занятие со студентами. Молча просидела все занятие, а когда шли домой, она сказала: «Я поняла, что мы с Настей Темкиной — халтурщицы». Ведь мы бьемся над каждой секундой существования на сцене.
— Вы бы одобрили любую профессию Карины?
Рубен Суренович: Если ей это интересно, то почему бы и нет. Хотя выбор ее стал довольно неожиданным для меня. Однако ее бабушка была экономистом, работала в госплане. В этом есть даже что-то наследственное. Я не сторонник родительского гнета. Я могу что-то подсказать, выразить свою позицию, но заставлять жить «по мне» — это ломать ребенка, его жизнь.
— Карина, тебе не скучно работать в банке?
Карина: Нет. Я не работаю по расписанию. Я работаю с 9 и до последнего, это, видимо, тоже от папы. Он работает круглосуточно. Так как мы жили напротив театра, то я всегда видела свет в окне его кабинета. Перед сном я смотрела на это окно, затем звонила ему, чтобы пожелать спокойной ночи и шла спать.
— А если бы твои дочери захотели стать актрисами, что бы сделала ты? И что бы сделали вы, Рубен Суренович?
Карина: Я бы не стала препятствовать. Потому что сейчас изменился подход к воспитанию детей, мы больше даем свободы детям. Моя старшая дочь, София, уже участвует в школьных спектаклях.
Рубен Суренович: Если это их дело, то почему бы и нет. Кстати, Настя Темкина, с которой Карина в детстве вместе бегала по сцене, поступила в Кракове в какой-то престижный вуз, но через два года ко мне подошла ее мама и сказала, что Настя хочет учиться у меня. Я тогда сказал: «Я ее послушаю, если увижу, что она имеет отношение к нашей профессии, то возьму. А если нет, то зачем ей портить жизнь? Я и так видел много сломанных женских судеб в театре».
Пришла Настя и стала мне читать, и я понял, что природа на ней не отдохнула. Сейчас она ведущая актриса театра. Папа ее был прекрасным артистом и очень строгим человеком. Когда Карина и Настя опоздали на выход на сцену, то получили от него обе. А своей дочери влепил пощечину, ведь он играл отца, и это могло быть. Я тогда сказал ему: «Что ты делаешь? Жалко ребенка». А он ответил: «Пусть знает, что эта профессия требует собранности.
— Вы бы хотели, чтобы Карина или Аня выбрали спутника жизни, похожего на вас?
Рубен Суренович: Я хочу, чтобы они были счастливы. С похожим на меня человеком или нет, мне все равно. Хотя ко мне приходили ее сватать по армянским традициям, но я тогда отшутился. Знаете, родители всегда считают, что знают лучше своих детей, что им делать. Но либо молчат, либо активно действуют и ломают судьбы детей.
— Карина, твой муж никак не относится ни к театру, ни к творчеству, то есть когда ты выбирала спутника жизни, ты не ориентировалась на папу?
Карина: Ни в коем случае. Я слишком эгоистична для жизни с таким человеком, как отец. Нужно быть готовой к тому, что в семье есть только один центр внимания, его всегда нужно держать на пьедестале. А с мужем у нас паритет.
— А кто из вас больше похож на папу?
Карина: Я. Аня у нас более мягкая, более покладистая. Долгое время я была единственным человеком, у которого был контакт с папой, ко мне обращались и мама, и сестра, просили поговорить с отцом и повлиять на него.
— Вот мы и раскрыли еще одну тайну семьи Андриасян. Значит, папой руководит Карина?
Карина: На сегодняшний день нет, теперь главенство у внучек. У нас вообще женское царство, в котором отец и живет, в нем его холят и лелеют.
— Рубен Суренович, а вам приходилось краснеть из-за дочерей?
Рубен Суренович: Приходилось. Но я их не наказывал. Ведь воспитание процесс обоюдный. Как-то Аня набедокурила в канун своего дня рождения. И мы с женой сказали, что дня рождения у нее не будет. После этого она нас не поздравляла с днем рождения года три или четыре.
— Карина, расскажи свою версию — когда ты творила что-то плохое, как реагировал папа?
Карина: У меня с ним всегда были очень короткие диалоги, а контакт осуществлялся при помощи глаз. Если все хорошо, то это видно по папиным глазам. А если все плохо, то папа говорит только одну фразу: «Посмотри мне в глаза». В этот момент я думала, да провалиться бы мне на этом месте, да лучше бы он меня отругал, лишь бы не смотреть ему в глаза. Потому что в его взгляде отцовское разочарование, которое видеть хуже, чем прочувствовать на себе какое-то наказание. Но, по словам Ани, мне везло и ко мне было иное отношение, как к младшей.
— Рубен Суренович, вы гордитесь своими дочерями?
Рубен Суренович: Когда есть повод, то да. А когда нет повода, то тоскливо смотрю на жизнь.
— А они с вами делились секретами?
Рубен Суренович: Нет, они очень самостоятельные, а это и хорошо, и плохо. Мне бы хотелось разгадать, что происходит в их головах. И еще, они очень разные. Аня более открытая, а Карина — загадочная.
— Карина, папа тебя когда-нибудь спасал?
Карина: Он это делает каждый день. То, что папа есть, что он встречает меня с улыбкой, это и есть спасение. Кстати, когда я была очень юной, папа сам ночами возил меня с подругами на дискотеки. Мне всегда было проще разговаривать с папой, чем с мамой. Он приходил с работы, мы садились на диванчик перед телевизором и просто болтали.
Рубен Суренович: Да, я возил Карину на дискотеки, мне страшно было отпускать ее в никуда. Я старался делать это очень осторожно, чтобы это не было оскорбительно для нее: «Маленькая девочка, папина дочка». Но усидеть дома не мог.
— Карина, значит твой папа — жесткий супермен?
Карина: Он очень жесткий и для меня самый супермен. Он умудрялся всегда вовремя быть рядом. Когда я была маленькая и у меня болели зубы, было только одно лекарство. Я ложилась к папе на живот, и только это меня спасало. Я горжусь тем, что у меня такой отец. Поэтому я не поменяла свою фамилию и очень хочу, чтобы она продолжалась. Одна из моих дочерей носит папину фамилию.
— Сейчас вы живете в одном ЖК, но в разных квартирах, а когда-то вы жили все вместе, с мужем и старшей твоей дочкой. Это было комфортно?
Карина: Для нас с мужем, да. А родители никогда нам ничего не говорили. У нас до сих пор традиция общего семейного ежедневного ужина. Мы живем большой дружной семьей. Часто за ужином мы с мамой обсуждаем папины спектакли, бывает, и критикуем.
Рубен Суренович: Я армянин, и собираться всей семьей за общим столом — это национальная традиция.
— Рубен Суренович, кто из них папина дочь, Карина или Аня?
Рубен Суренович: По структуре характера, они разделились. Аня — мамина дочь, а Карина — папина.
Карина: Я однозначно папина дочь.
