В поисковиках запросов на «психотерапию» примерно столько же, сколько на «кольпоскопию». То есть в среднем граждане ходят к психологам с такой же регулярностью, как к гинекологам (к стоматологам, судя по тем же запросам, в 10 раз реже).
Примерно половина моих знакомых (да ладно уж, я и сама — тоже) лечится от депрессии. Другая половина ходит на терапию «для профилактики». Хотя, казалось бы, объективных поводов для горевания у нас куда как меньше, чем у наших мам, живших в эпоху брежневского дефицита и у бабушек, заставших войну и сталинские репрессии.
Время подвигов
О мамах и бабушках вряд ли кто-то расскажет лучше и понятнее, чем Петрановская в «Травмах поколений». Они жили, отключив чувства. Депрессия была их фоновым перманентным состоянием. А основная задача — даже не выжить, а обеспечить выживание следующим поколениям. И вот будущее наступило, будущие поколения родились и выросли...
Я знаю, сейчас нарвусь на гневные комменты, но, даже столкнувшись с проблемой лично, я продолжаю считать, что депрессия — это болезнь социального благополучия. Как в индивидуальном плане нужно сначала заработать себе право на тоску, так и в социальном.
Кто мог позволить себе депрессию, скажем, в 60—80-е годы в СССР, когда слабость и апатия были явлением общественно- порицаемым, а тунеядство — уголовно наказуемым? Никто, кроме поэтов-диссидентов.
Кто в наше время составляет основную клиентуру психологов и психотерапевтов? Люди состоятельные, образованные, окруженные эмпатичными друзьями и имеющие финансовый резерв, позволяющий предаваться печали и не работать некоторое время. Те, кто вынужден пахать по 12 часов в день, чтобы просто не умереть с голоду, не знает, что у него депрессия — он так живет, это его фоновое состояние (как у военного поколения).
В СССР психиатрия была карательной, поэтому с ней предпочитали не связываться. «Соберись, тряпка» — это самый одиозный мем последней пятилетки... Но только последней пятилетки. Для мам и пап, для бабушек и дедушек, да и для нас самих даже еще в начале века это был вполне себе мотиватор. Люди умели брать себя в руки без таблеток и психотерапии: у них просто не было другого выбора. Если ты не сделаешь вид, что у тебя все хорошо, то все станет действительно плохо.
Прославляемый в советской литературе и истории «каждодневный подвиг» — это социально одобряемый способ самоубийства. Шагнуть под танк из окопа, кинуться в горящий дом за котенком, сразиться на дуэли, ввязаться в уличную драку или просто уйти в горы без страховки и связи — это было красиво и круто. Смерть романтизировалась в нашей культуре — это был такой способ лечения депрессии и легализации суицида. Если выжил — будешь счастлив уже этим, если умер — будешь героем.
Это, в общем, не советская история, общечеловеческая. По легенде, когда все триста спартанцев погибли в битве при Фермопилах, победивший их царь Ксеркс бродил по разгромленному лагерю и нашел горшок с несъеденной похлебкой. Попробовав спартанскую еду, персидский владыка сказал: «Ну, теперь мне понятно, почему спартанцы не боятся смерти».
Когда жизнь в целом доставляет удовольствие, депрессия переквалифицируется из нормы в патологию. Потому новое поколение гораздо чаще бегает к психологам, чем все предыдущие, вместе взятые. И потому богатые лечатся чаще, чем бедные.
Проблема выбора
В СССР депрессию массово глушили алкоголем. Это был наш советский антидепрессант. И, что закономерно, наш главный фактор смертности. Умение пить много и без повода не было осуждаемым, пока не пришел Горбачев. А потом как пошла вся эта перестройка и трезвость — норма жизни, так депрессия и начала проявляться у каждого пятого: глушить-то ее стало нечем. Примерно тогда профессия психолога и стала возрождаться на просторах распадающейся Родины. Но больше 30 лет потребовалось на то, чтобы народ в целом стал считать психотерапию годным профилактическим мероприятием. И дело тут, конечно, не только в водке. Дело в свободе выбора, как это ни парадоксально.
Тоталитаризм, при всех своих недостатках, дает людям ценное (для здоровья) преимущество: освобождает их от необходимости выбирать, терзаться сомнениями и рефлексировать. Расслабьтесь: за вас все решено. «Доктор сказал в морг — значит, в морг».
Мне кажется, даже сегодняшние призывы к запрету абортов или к вакцинации без согласия продиктованы желанием избежать самостоятельного выбора. Оставить ребенка или избавиться от него? Что страшнее: болезнь или поствакцинальное осложнение? Выйти замуж или можно так? Очень трудно самостоятельно принять решение. Настолько трудно, что едет крыша и хочется к психологу — пусть попридержит, пусть поможет разобраться в собственных чувствах и желаниях.
При тоталитаризме все можно/нужно/нельзя заранее определены — поэтому рефлексия в принципе не имеет смысла. А значит, психотерапия тоже. Зачем тебе знать, чего ты на самом деле хочешь, если список допустимых желаний и запросов утвержден сверху?
Другие скорости
Во все времена все нормальные люди любили себя. Об этом писали все психологи и философы — от святого Матфея до Дейла Карнеги. Собственно, одна из основных функций психотерапевта — позволить человеку поговорить о себе.
В предыдущих поколениях для этой цели использовались поезда: от Москвы до Ленинграда поезд шел 9—10 часов — как раз хватало, чтобы о себе рассказать и трех попутчиков выслушать. А потом вы расходитесь — и больше никогда не видитесь (то есть конфиденциальность гарантирована).
А теперь скоростной «Сапсан» и вездесущие соцсети — ни времени, ни конфиденциальности. Проще и дешевле пойти к психологу. Заплатил — и целый час можешь вслух копаться в собственной душе.
P. S. Мнение редакции может не совпадать с позицией автора.
Читай также:
