Олег Батлук, блогер и автор книги «Мистер Эндорфин», рассказывает о том, как смартфон самовольно заменяет слова, искажает смысл и веселит людей.
Несмотря на философский факультет в анамнезе, я человек поверхностный и переоцениваю внешность. Причесанный свидетель Иеговы в аккуратном костюме имеет в моем лице все шансы. И я еще не состою в тоталитарной секте только потому, что мироздание время от времени проводит со мной воспитательную работу.
Однажды в студенческие годы я попал на грандиозную попойку в обществе практически незнакомых людей. А я всегда остерегался пить в незнакомых компаниях, следуя мудрому совету своей матушки «пей только с Антошей» (совет вдвойне мудрый оттого, что Антоша не пил). Чтобы минимизировать ущерб, я старался определить в такой тусовке самого безобидного собутыльника и спрятаться за него от более агрессивных выпивох, с которыми начинаешь с «пивка», а заканчиваешь в степи под Улан-Батором.
На этот раз я сразу нашел своего спасителя: скромного очкарика, сидевшего поодаль под торшером. Выбор был очевиден. Во-первых, меня подкупили очки. Во-вторых, торшер, очень интеллигентное слово. В-третьих, очкарик сидел в своей поодали и никуда не рыпался и вообще за весь вечер ни разу не встал с дивана. Остальные сотрапезники были все как на подбор бугаи выше меня на две головы и своими габаритами обещали целую бутылку водки без закуси, чего я со своим еще не оперившимся организмом позволить себе не мог.
Я притулился возле очкарика, и понеслась. Высотные бугаи потягивали какой-то моветон вроде «Ркацители» (в некоторых менее разборчивых коммьюнити его называли «компотом» и запивали им водку), а через двадцать минут и вовсе раскрыли книжку и начали что-то декламировать оттуда друг другу, грассируя и ахая.
— Не люблю эти буквы, — вдруг признался мне очкарик, — а ты?
Я, конечно же, любил буквы и до сих пор их люблю, пусть и без особой взаимности, но очкарик задал вопрос с интонацией, не предполагающей полемики. А вслед за этим достал из-за дивана бутыль с чем-то мутным и, возможно, даже слегка запрещенным. На бутыли не было и следа промышленных этикеток, из чего я заключил, что мой интеллигентный приятель-торшер — самогонщик.
Когда я сделал первый глоток, мне в ноздри ударил насыщенный аромат гудрона с нотками колючей проволоки и волчьей ягоды. Очнулся я через сутки.
Очнулся я от того, что меня теребили. Надо мной стоял очкарик. Скорее даже надо мной стояли три очкарика, и не потому что у меня троилось в глазах. Просто на этот раз очкарик почему-то был в три раза выше себя самого сутки назад. Надо же, как радикально может измениться человек, когда встанет.
— А я думал, ты помер, — сказал очкарик довольно дежурно, словно подобный исход в его практике не был чем-то из ряда вон выходящим.
Очкарик вышел из комнаты, а я не своим голосом (свой остался на дне мутной бутыли) обратился к одному из бугаев, накануне читавших книжку.
— Слушай, друг, а кто это был?
— А ты что, не знал? — спросил бугай в свою очередь и ухмыльнулся, — а, ну тогда все понятно. Это Гоша, десантник. Мы никто с ним не пьем, печень-то один раз выдают, сам понимаешь.
Я понимал.
Читай также:
