Мы склонны объявлять зависимостью вообще любое увлечение или привычку, которая свойственна не нам. Моя подруга, детский психолог, рассказывает, что к ней пачками приводят детей «с компьютерной зависимостью». Приходит человек из школы — и сразу за комп. А родители его — хвать! — и лечиться.
На самом деле, в строгом психологическом смысле, если ребенок ходит в школу (может, даже делает уроки), не забывает есть, когда голоден, и спать, когда устал, то у него нет зависимости. Просто компьютер нормально вписан в его жизненный ритуал. Вы, между прочим, эту статью тоже не в газете читаете.
Кстати, чтение не считается пагубной зависимостью. Потому что свойственно большинству в популяции. Но так ведь было не всегда.
Чтение
Многие взрослые любят вспомнить, как ночью читали под одеялом с фонариком (родители, конечно, не одобряли). И в школе под партой читали: приключенческий роман всяко интересней, чем формулы на доске (учителя, конечно, бесились).
Ну, действительно: живет ребенок в вымышленных мирах, в облаках витает, совсем от жизни оторван... В детстве их за это ругали, теперь они этим гордятся.
Адепты бумажных книг порицают нынешних геймеров: «У нас-то, — говорят, — фантазия развивалась, мы себе воображали то, что в книгах написано, а эти вот, поколения Z, получают все готовенькое, мозг у них не работает и не развивается, поэтому они тупеют. Пагубная привычка! Надо запретить детям компьютер!»
Но давайте честно, дорогие читатели: это вы получали все готовенькое и не могли ни на что влиять. Как писатель написал, так и будет. А компьютерные игры заставляют активировать не только фантазию, но и логику, и внимание, и реакции, и много чего еще. Исход сказки для игроманов никогда не предрешен: он зависит от их собственных действий.
Я недавно пыталась с младшим сыном в Modern Combat играть... Сдалась и ушла в свои книжки: там проще. Ну и опять же неосуждаемо.
Хотя две сотни лет назад чтение вполне себе считались вредной привычкой сродни алкоголизму: «Уж кто в уме расстроен, так все равно, от книг ли, от питья ль... По-христиански так, он жалости достоин», — говорит госпожа Хлестова в «Горе от ума». И прогрессивный Грибоедов ее, конечно, высмеивает.
Но за 2000 лет до него тоже очень прогрессивный для своего времени Сократ говорил: «Если мысль хороша, ее незачем записывать — и так запомнится. А если плоха, то тем более незачем записывать». Он в целом не одобрял книг и полагал, что они мешают живому общению. Дурная привычка, в общем. Но времена меняются.
Любовь
Социальное одобрение любовной аддикции обусловлено не столько временными рамками, сколько географическими. Любовь как фатум, которому нельзя сопротивляться, даже если он ведет вас к гибели — это наше, русское, тщательно культивированное на почве классической литературы. Столь же увлеченно страдали разве что древние греки.
Без ответа повисают циничные буржуазные вопросы:
— Почему она не уходит, если он ее бьет?
— Почему он терпит ее измены?
— Почему, овдовев в 20 лет, она больше никогда не выходила замуж?
— Как он мог бросить жену с тремя детьми ради молодой балерины?
— Зачем он продал свой дом, картины и кров?
— Зачем она ждет рецидивиста из тюрьмы и пишет ему письма?
Потому что любовь! Кто не страдал, тот не любил. Тихое теплое пламя в очаге — это для обывателей. Для людей, живущих полной жизнью, — вот такие страсти. Чтоб потом застрелиться, как Желтков, или упасть под поезд, как Каренина.
И не надо рассказывать им, что жизнь, сошедшаяся клином на одном объекте, не может считаться полной. Что вы в этом понимаете!
Работа
Трудоголики яростно протестуют против длинных новогодних каникул и майских праздников: они не в силах предположить, что другие люди могут получать удовольствие от общения с семьей, от вкусной еды, просто от прогулок на свежем воздухе. Трудоголику (как любому зависимому), кажется, что весь мир живет неправильно и не понимает своего счастья. А счастье, естественно, в труде.
Обществу трудоголики нужны. В России их культ целенаправленно создавался в 90-е. Если ты не живешь работой и на работе, то ты не крут.
— Переработки приветствуются, но материально не поощряются, — говорил мне один из первых моих нанимателей. И я радостно кивала: — Отлично! Все, как мы любим.
Люди хвастались друг другу, как мало дней они были в отпуске: я два дня за год, а я — один, а я за три года — ни дня... Уходить с работы в 18:00 считалось моветоном. Любая привычка с годами закрепляется — и вот мы живем в обществе трудоголиков, которые радуются, что им повысили пенсионный возраст.
Наверное, половина случаев так называемой депрессии на самом деле — нервное истощение на фоне переутомления. Человек, для которого работа была смыслом жизни, вдруг начинает протормаживать, не может сосредоточиться, плохо соображает — так изношенный организм сигнализирует, что пора все бросить и немножко полежать. Но для трудоголика это неприемлемо. Он просто не представляет, как жить и что делать за пределами работы. Если он не может работать, то и жизнь утрачивает смысл.
В 80-е годы прошлого века в обиход вошел японский термин «кароси», означающий смерть от переработки. Но такой смертью тоже принято гордиться.
Эстетическая медицина
Лишь в последние пару лет, на волне бодипозитива и антиэйджизма, зависимость от подтяжек, филлеров и пластических операций изредка стала объявляться отклонением от нормы. А до сих пор она считалась признаком хорошего тона и высокого достатка.
Люди, решившиеся на операцию, чтобы, например, уменьшить нос или убрать второй подбородок, обычно не афишируют своих отношений с косметологами и пластическими хирургами: сделали — и постарались поскорей забыть. Аддикты всегда демонстративны. Особенно, если аддикция одобряется обществом: «Да, я делаю пластические операции. И вам бы следовало!»
Девушки, попавшие в эстетическую зависимость, сознательно заказывают гиперрезультат: слишком пухлые губы, бюст восьмого размера... В крайней степени зависимости они перекраивают себя до полного соответствия некоему идеальному образцу — кукле Барби или Анджелине Джоли — делают по сотне операций, а потом прорываются в ток-шоу на телевидение, чтобы оттуда похвастаться результатами. И все говорят: «Вау!»
Спорт
«Ах, — говорит фитнес-няша, — если я пропущу хоть одну тренировку, у меня начинается настоящая ломка!» И мы, загоняющие себя пинками в зал два раза в неделю, думаем, что она кокетничает. И завидуем. А она не кокетничает!
Спортивная аддикция действительно существует, только ею принято хвастаться. Некоторые психиатры склонны предполагать, что это явление той же природы, что нервная анорексия. Люди фанатично оттачивают свое тело — и действительно испытывают ломку (тревогу до уровня паники, стыд, депрессию) в те моменты, когда не могут выполнять упражнения.
Они тренируются так часто и так интенсивно, что рано или поздно доводят себя до перетренированности — резервы организма просто истощаются. Существует даже такое понятие как «спортивная анемия»... Но мы все равно завидуем тем, кто не может жить без тренировок.
