Попав в 22 года в «9-ю роту» Бондарчука, режиссеру по кличке Грузин пришлось серьезно постараться, чтобы доказать, что талант по блату не получают. Скоро в прокат выходит уже третий полнометражный фильм Резо Гигинеишвили, и доказывать что-то скептикам он давно перестал. О Тбилиси и Москве, «Списке Шиндлера» и «Жаре», «Любви с акцентом» и без режиссер рассказал в интервью.
— Расскажите про свое детство в Тбилиси. С чем был связан переезд в Москву?
— Детство, очень важной частью которого стал двор, было прекрасным. Сейчас, к сожалению, потеряна культура двора, а раньше дворы были целым государством со своей иерархией, законами, людьми, с мнением которых ты считался. Особенно это проявлялось в Тбилиси, где общество многонационально, где в одном дворе жили люди всех вероисповеданий: грузины, армяне, азербайджанцы, езиды, курды, греки, русские. Ни в коем случае национальность не могла быть причиной выделения одних и оскорбления других. Эта дружеская, братская атмосфера во многом повлияла на формирование моих жизненных принципов. В нашей квартире собиралось много людей, творческих, талантливых. Мой отец — врач, мама — замечательный музыкант. Она была очень одаренным человеком, думаю, моя склонность к творчеству — от мамы. Она без преувеличения умела все: и шить, и петь, и за домом следить. Дома проходили семейные театральные постановки, подвал представлял собой целую костюмерную и реквизиторскую. Вот так и проходили наши вечера, где можно было увидеть доктора-хирурга и актера кино в одной постановке. До того момента, как настали тяжелые времена для страны, семьи — начались внутренние междоусобные войны между людьми, которые еще вчера были практически одним целым. На улице, где находилась моя школа, шли боевые действия. Мне было 11 лет, и дети в то время быстро перестали быть детьми. В детской терминологии появились новые слова: раньше мы играли в войнушку и делились на «наших» и «фашистов», а потом появились «оппозиция» и «позиция».
Потом начало появляться настоящее оружие, у старших ребят были далеко не игрушечные пистолеты. Помню, мы играли в футбол во дворе, а на холме не так далеко почетный караул палил в воздух с интервалом каждые пять минут. Это хоронили солдат. Оставаться в условиях, где нет ни света, ни газа, в магазинах пустота, а кругом — война, сложно. Было решено переехать в Москву. В статусе беженцев мы столкнулись с новыми реалиями, но были люди, которые помогали. Например, мой дядя Георгий — врач, который с конца пятидесятых живет в Москве.
— А в Москве вы стали жить в одном дворе с Федором Бондарчуком.
— Мы были частыми гостями у дяди. Он жил на улице Неждановой, ныне Брюсов переулок. Там жил и Федор. Он дружил с моим двоюродным братом Георгием, с ними дружил и Степа Михалков, и мой композитор Дато Евгенидзе. Это был определенный слой молодых, перспективных, богемных людей. (Смеется.)
— Связи, наверное, и помогли оказаться в «9-й роте»?
— К Федору я пришел по блату. Мой брат попросил Федора посмотреть, на что я способен. Тогда кино не снималось вообще. Когда я поступал во ВГИК, я, конечно, мечтал снимать большое кино. Но, дабы сохранить в себе некоторые навыки, набраться практики, я стал снимать видеоклипы. Тогда не было почти ничего — лишь 3—4 картины в год. Большое количество режиссеров, выпускаясь, мечтали устроиться на телевидение или еще куда-то. Мы жили и живем в условиях, где приходится выживать, идти на компромиссы.
— Блат блатом, но свою трудоспособность вам все же пришлось доказывать?
— Я сам четыре года занимаюсь продюсированием и очень часто ищу людей, которые могли бы качественно снять сериал, написать хороший сценарий. И мне все равно — блатные они или не блатные. Я не виноват, что Никита Ефремов среди прочих артистов мне приглянулся больше. И не потому, что у него папа — актер. Точно так же Филипп Янковский, который снимается в моем фильме. Я нашел в нем именно то, что нужно для данной роли. Естественно, стартовые позиции у блатных и не блатных разные.
Блат в большинстве случаев — просто рекомендация, а дальше тебе нужно трудиться
— Наивно полагать и проповедовать равенство во всем, лучше не жить фантазией и сказкой. Но блат в большинстве случаев — просто рекомендация, а дальше тебе нужно трудиться. Я рад, мне повезло, что выстоял, не каждый человек на съемочной площадке выдержит режим, который был на съемках «9-й роты», «Обитаемого острова» и других картин. Критиковать любят бездельники. Если мне что-то не нравится, я не возьму на себя ответственность критиковать коллегу.
— Вы начали снимать кино в двадцать с небольшим. Наверное, актеры на съемочной площадке не сразу приняли вас за главного?
— Далеко не сразу. Моей первой съемочной площадкой стали съемки сериала «9 месяцев» — восьмисерийный фильм для «Первого канала». Елена Яцура, которая была продюсером «9-й роты», пригласила меня снимать эту историю.
— На площадке было много девушек…
— Не то, что девушек — много народных артисток. Причем в одной импровизированной палате, выстроенной на Мосфильме! Тогда своих детей у меня еще не было, поэтому ничего, кроме процесса зачатия, я про детей не знал. Но я понял, что это история про людей, и меня никто не просил снимать процесс деторождения по всем канонам. Мне было, безусловно, неловко, потому что я пришел на съемочную площадку, а там в одной палате соседствовали: Ира Розанова, Маша Миронова, Катя Редникова, Аня Михалкова, Нина Русланова, Валентина Талызина, Сергей Гармаш, Алексей Серебряков и многие другие. Федю Бондарчука я, правда, сам позвал на роль. (Смеется.) До сих пор помню, как на входе в павильон на секунду задержался, чтобы перевести дух, но сзади получил хлопок по спине от Гармаша для храбрости. Потом я начал отвоевывать свое пространство. Это было очень хорошей школой, я начал лучше чувствовать артистов. Сначала я с присущим мне грузинским темпераментом обижался, но потом понял, что все они в первую очередь — женщины, а только потом — талантливые актрисы. Я начал их обхаживать, к каждой искать свой подход, и очень быстро они растаяли. Не все, конечно, но большинство. А мужчины мне в этом очень сильно помогали. В итоге, как мне кажется, работа получилась удачной.
— Давайте поговорим о «Жаре» — вашем первом полнометражном фильме. Критики часто называли его милым, но явно не фильмом с большой буквы. Не обижали такие отзывы?
— Я знаю, что люди ходили по два-три раза на этот фильм. Конечно, его нельзя сравнивать с «Судьбой человека» или «Списком Шиндлера». Меня не волнуют критические мнения в адрес «Жары». Я снимал фильм, когда мне было 24 года, и рассказывал о том, что меня окружало: о молодых людях, о летнем дне, о радости, о любви. Если в мире существуют проблемы, то в этом возрасте мы их легко, играючи, решаем или хотим в это верить, мы свободнее и смелее. И пусть ни один высоколобый критик не скажет мне, что я не знал проблем жизни. Я их знаю, и знаю даже больше некоторых. Но я счастлив, что сделал светлую картину, молодую, полную тестостерона, радости, жизни и свободы. Я не сделал ее по примеру каких-то американских фильмов, потому что «Жара» — это авторская картина, хоть и массовая.
Я ни под кого не косил. Критики настолько пытались перекрыть нам кислород, что я сам иногда верил в их комментарии. А потом одна за другой у нас начали появляться молодежные картины разного качества и уровня. И если бы показать картину «Жара» сейчас, критика была бы иной. Оправдываться, говорить, что вы не так поняли, я не хочу… Все поняли, как хотели. Только не нужно врать. Некоторые критики заходят в зал, болтают весь сеанс по телефону, а потом выходят и бредят. Меня удивляет лишь одно: почему у нас, кинематографистов, есть какие-то сообщества, мы делимся между собой, даем друг другу советы, делаем комплименты. На «Кинотавре» была замечательная атмосфера любви, дружбы, режиссеры обсуждали картины друг друга, обменивались опытом. Вот мне интересно, когда критики будут говорить друг о друге и поднимать вопрос профессионализма друг друга?
— Явно не в ближайшем будущем. Расскажите, как проходили съемки фильма «Любовь с акцентом»?
— В этой картине соединилось все: я снял фильм о любви, о разных ее проявлениях, и снимали мы фильм в Грузии, а это было моей давней мечтой. Но все никак не получалось собрать всех друзей и снять там фильм. Я с детства обожал картины грузинских мастеров, у грузинского кино была своя особая интонация. Когда я приезжал в Грузию, я был парнем из Москвы. В Москве я был парнем из Грузии. Даже на съемочной площадке у Феди у меня была кличка Грузин. Мне хотелось объединить все эти эмоции и чувства.
Если человек кому-то искренне улыбается — это большая редкость
— Дальше произошло совершенно невероятное: я начал открывать Грузию по-новому, когда увидел ее глазами своих товарищей. На съемках каждый день был сказкой. У меня таких веселых, дружных съемок не было никогда. Могу только вспомнить съемки «9-й роты», там было братство, которое зритель почувствовал. И при просмотре фильма «Любовь с акцентом», думаю, зрителю передастся то настроение, та теплота, с которой люди на съемочной площадке друг к другу относились.
Недавно один журналист, посмотрев картину, спросил меня: действительно ли я полагаю, что люди могут быть такими открытыми, добрыми, светлыми, чуть-чуть напоминающими персонажей из советского кино. И я вдруг осознал, что это перестало быть нормой. Если человек кому-то искренне улыбается — это большая редкость. Эту энергию мы теряем из-за сумасшедшего московского ритма. Мы бегаем, зарабатываем деньги, а в конце дня чувствуем себя опустошенными. Съемки фильма «Любовь с акцентом» нас этой энергией зарядили сполна — это было сеансом всеобщей психотерапии, веселья, счастья. Совсем недавно мы были в Риме, и я поймал себя на мысли, что мальчику, который чеканит мяч у Колизея в футболке Roma, абсолютно все равно, в каком году этот Колизей был построен. Он к этому привык. Так же и я: привык к тому, что это фрески XII века, храм V века, но когда видишь восторг людей, приезжающих в Грузию впервые, по-другому смотришь на мир вокруг. Ты радуешься тому, что люди, которые с тобой пришли, их внутренние ощущения, их культура идентичны твоей. Я тоже могу растрогаться, когда увижу российский пейзаж. Он и для меня родной.
— Наверное, пейзаж за пределами Москвы?
— Да, в Москве уже немногое может растрогать. Но когда выезжаешь за пределы города, там открывается вид неописуемой красоты, в тебе даже что-то екает. Я хотел отобразить эти чувства и в «Любви с акцентом». Учитывая реакцию людей на фестивальных показах, мне это в определенной мере удалось. После премьеры на ММКФ, я, честно говоря, не ожидал такой зрительской реакции. Я рад, что никого не подвел, потому что у меня был реальный страх. Когда я начинал монтировать материал, склеил первый вариант фильма — понял, что все не то, все плохо. Картина хуже, чем воспоминания о съемках.
— Сначала были в шоке?
— «В шоке» еще мягко сказано! Мне снились кошмары: люди, плюющие в меня. Это было ужасно. (Смеется.) С опытом я понимаю, что при монтаже первый результат всегда плачевный. Но после доработки вроде все получилось. Если уж эта картина «прогрела» московский зал, то я верю, что она «прогреет» и много других залов — менее искушенных.
— В «Любви с акцентом» присутствует политический контекст?
— Никакого политического контекста нет, этих целей мы не преследовали. Меня интересует исключительно то, что нас объединяет. А то, что нас разделяет, мы и так видим по телевидению. Показывать ужасы, вызывать раздражение людей, сеять вражду? Не хочу. Есть проблемы, но их не решить враждой.
— Ожидается продолжение фильма?
— Мы снимали две части. Половина картины снята, мы ждем каких-то натурных вещей и поедем снимать продолжение. Будут замечательные истории, знаменитые артисты.
— Как удалось заманить на площадку такое количество звезд?
— Откровенно говоря, я никого не заманивал. Во-первых, это увлекательно — приехать в Грузию и сняться в кино. Во-вторых, материал, как мне кажется, был интересный, и я надеюсь, что оправдал их надежды и не подвел их.
— Как прошло ваше венчание в Грузии?
— Мы поняли, что венчание должно проводиться именно в Грузии. Было много гостей, было весело и хорошо. Мы были одеты в старинные грузинские наряды, танцевали, был очень теплый вечер.
— Велика вероятность, что ваши дочки выберут творческие профессии. Одобрите их выбор?
— И у Нины, и Маруси мамы творческие, и я вроде тоже! И вдруг сказать, что я буду против творчества? Это напоминает «Крестного отца», когда мафиози не хочет, чтобы его сын был связан с криминалом. Это их выбор, я сделаю все, чтобы и Нина, и Маруся были достойными людьми. Хочу, чтобы и я им был интересен, именно поэтому много работаю. А они сами пусть примут решение, чем будут заниматься. Сейчас трудно об этом судить. Маруся в основном танцует, воображает, что она балерина. Она любит слушать музыку, очень надеюсь, что у нее будет хороший музыкальный вкус.
— Вы поете дочкам?
— Иногда пою, когда трудно удержать их внимание на себе. И Нина, и Маруся радуются, хотя, какая еще может быть реакция у детей. Не аплодируют, конечно, но надеюсь, что они вырастут и запомнят эти моменты. Я увлекаюсь барабанами, фортепиано, бас-гитарой. Но это не значит, что я ими владею. Скорее, «ковыряюсь». (Смеется.)
— Насколько я знаю, личную жизнь вы стараетесь хранить подальше от прессы, но обсуждают ее сплошь и рядом.
— Меня вообще забавляет вся эта тема, связанная со мной и с Надей. Если бы я хотел это культивировать, если бы я хотел, чтобы моя личная жизнь приносила мне большую популярность, я бы вел себя совсем иначе. Пусть те статьи, которые есть, та гадость, которую пишут, живут сами по себе. Меня это не касается. «Остренькое» всегда продается, сейчас даже опустились до формата «по слухам». Нет достоверной информации практически нигде. Никто не пишет, как людям вместе хорошо, как они счастливы. Если все вдруг будут счастливы, невозможно будет продавать то, что сейчас продается, подделывать факты и выдавать ложь за правду. Из-за того что мы читаем и смотрим всю эту дрянь, обычные, нормальные вещи — искреннее общение, доверие между людьми — становятся чем-то не из мира сего. Кажется, что жить счастливо, любить друг друга — это что-то из ряда вон выходящее. У меня был смешной случай: я пришел покупать цветы в салон, а девушка-флорист как-то небрежно, бездушно собирала букет, хотя цветы были очень красивые. Мне стало не по себе, я даже сказал ей, что волнуюсь за этот процесс, ведь испытываю определенный трепет перед вручением букета. В ответ она обвинила меня в старомодности. Мне совсем не хочется, чтобы у моих детей были подобные представления о таких простых, но очень важных вещах. Человек рожден для любви, и это не должно быть для моих детей удивительным открытием. Любовь должна присутствовать во всем.
Фото: Fraufluger.ru