17 марта 1938 года родился Рудольф Нуриев

Талант! За это можно простить все недостатки и излишества.

Папа у Нуриева был политруком, а сам он был татарином. И не просто татарином, а участником художественной самодеятельности города Уфы. Танцевал гопак, лезгинку и цыганочку с выходом. И до того хорошо, надо сказать, танцевал, что решили педагоги его послать. И не абы куда, а в Ленинград, в балетное училище Вагановой. Вот уж, как говорится, послали так послали. Все училище сбежалось смотреть на уфимского самородка - самородку было 16 лет, и он не умел ставить ноги в первую позицию.

«Он отчаянно пытался догнать сверстников, - писал позже Барышников. Каждый день весь день - танец. Проблемы с техникой его бесили. В середине репетиции он мог разреветься и убежать. Но потом, часов в десять вечера, возвращался в класс и в одиночестве работал над движением до тех пор, пока его не осваивал».

После училища Нуриева зачислили в Кировский театр и даже дали двухкомнатную квартиру. Правда, чтобы жизнь медом не казалась, во вторую комнату партком тут же подселил балерину Аллу Сизову. Несчастный Нуриев, уже давно разобравшийся в своих амурных предпочтениях, от такого па пришел в ужас. Решил, что это заговор - его хотят таким образом «исправить», поженить.
- Ну что вы так волнуетесь? - удивились в парткоме. - Без жилья вас в театре двое, а квартира одна. Жили бы себе тихонько и не рыпались.
- Никогда! - повторил Нуриев, собрал вещи и решительно покинул свою шикарную квартиру со всеми, так сказать, удобствами.
- Ничего себе!.. - то ли обиделась, то ли обрадовалась соседка-балерина. - Вот это характер.
Да уж, характер был знатный. Когда он пришел на первую репетицию в театр, то немедленно дал отпор балетной дедовщине. По традиции, самый юный должен был полить из лейки пол в классе. Все стоят, ждут. Нуриев тоже ждет.
- Ты это... Того... - наконец обратились к нему служители искусства.
- Чего того?
- Пол надо бы полить. А ты, елки-палки, самый молодой...
В ответ Нуриев показал коллегам фигу:
- Я, во-первых, не молодой. А потом, тут есть такие бездари, которые только поливать и должны.

Мужики от такой наглости опешили. Но примолкли. Тем более что ничего другого не оставалось - их учили танцевать, а не драться. Зато женщины смелым новичком заинтересовались. А ведущая солистка Наталья Дудинская даже пригласила его в партнеры. Ей было 49, а ему - 19. В дальнейшем все его партнерши, в том числе и блистательная Марго Фонтейн, будут намного старше его.

Нуриев танцевал в Кировском всего три года, причем далеко не блестяще - на Западе его техника станет куда более отточенной. Но даже за этот короткий срок он сумел сделать важную вещь: вернул ценность мужскому танцу. До него, в 1940-50-е годы, мужчина на балетной сцене был всего лишь помощником женщины-балерины. Этакий массивный тягач, правильно выполняющий поддержки. Нуриев тягачом быть не хотел. Он хотел нравиться. Ради этого он первым среди советских артистов стал танцевать в одном трико - до него наши танцовщики носили благопристойные мешковатые штанишки или надевали под трико трусы. Гомосексуальная ориентация необычно скорректировала и танец Нуриева. «Рудольф вытягивал свое тело, вставал на высокие-высокие полупальцы и весь тянулся вверх, вверх. Он делал себя высоким, элегантным и красиво сложенным», - комментировал его стиль Барышников. Балерина Нинель Кургапкина не раз говорила Нуриеву, который был ее партнером, что он танцует слишком по-женски. Нуриев на это искренне возмущался: «Вы что, не понимаете? Я же еще юноша!»

Он брал уроки музыки, ходил по театрам и музеям, коллекционировал пластинки, изучал западную хореографию по иностранным журналам, которые доставал неведомо каким путем. "Он впитывал все как губка", - вспоминали его друзья. Губку, как оказалось, можно было насыщать бесконечно. Позже за границей он отрабатывал 300 спектаклей за год, и чуть ли не каждый вечер выходил на сцену. Такой ритм (даже если не учитывать постоянные переезды) был губителен для профессионала, но Нуреев его выдерживал.

В 1961 году, во время гастролей Мариинского (тогда Кировского) театра в Париже - гастролей, изменивших не только судьбу Нуреева, но и, возможно, лицо всего мирового балета - Нурееву было 23 года, а его партнерше Алле Осипенко 29 лет. Рудольф танцевал со многими балеринами. Но именно Алла Осипенко стала его партнершей в представленных Парижу "Лебедином озере" и отрывке из "Баядерки". Правда, компании у них были немного разные (разный возраст, воспитание, интересы), но в замке сестры Марины Влади, вышедшей замуж за какого-то разорившегося маркиза, они успели побывать вместе. И "пасли" их одни и те же кгэбэшники, причем Аллу - едва ли не больше всех. Еще в 1956-м году ей, одной из первых советских балерин, западные продюсеры осмелились предложить контракт. Тогда Алле сказали сразу: вон в самолет - ты летишь домой. Она подчинилась. И, видимо, памятуя о той истории 1956 года, в Париже с нее неё спускали глаз и в 1961-м году.

Только позже коллеги узнали: перед самым отлетом в Лондон Нурееву объяснили, что он не полетит со всеми - его отправляют в Москву. Тот понял, что причиной тому послужило его слишком вольное поведение. Возможно, "небом в клеточку", как он показал в прощальном жесте, для него это и не обернулось бы, но сценическая карьера вполне могла погибнуть. И решение пришло спонтанно. Алла Осипенко как непосредственный очевидец этого события не может сказать точно - был ли совершен тот знаменитый нуреевский прыжок через барьер в буквальном смысле. Возможно, Нуреев в обход особиста просто прошел каким-то другим, запасным ходом, который ему указали поклонники. Во всяком случае, труппа еще успела увидеть его на летном поле - бегущим к их самолету. Но трап уже отъезжал, разделяя советских артистов и "изменника Родины" почти на три десятка лет. В Москву по предписанию особиста Нуреев не полетел, и там же, в аэропорту, Нуреев попросил у полицейских политического убежища, которое ему было предоставлено.

Успех, который обрушился на Нуриева на Западе, превзошел все ожидания. Поклонники буквально не давали ему прохода. Но одной обаятельной улыбки, горделивой стати и образа страдальца для балета все-таки было мало. Нуриеву надо было еще работать и работать над техникой. И он немедленно развил кипучую деятельность, поражая окружающих своей работоспособностью.

Нуриеву и Фонтейн принадлежит занесенный в Книгу Гиннесса рекорд по количеству вызовов на поклон - после спектакля «Лебединое озеро» в Венской государственной опере в 1964 году занавес поднимался больше восьмидесяти раз

«Когда мы были на сцене, наши тела, наши руки соединялись в танце так гармонично, что, думаю, ничего подобного уже никогда не будет, - вспоминал Нуриев о Марго. - Она была моим лучшим другом, моим конфидентом, человеком, который желал мне только добра».

Нуриев стал звездой нового поколения. Он пользовался славой не только в узком кругу фанатов балета - его знали абсолютно все: снимаясь в кино, давая бесчисленные интервью, эпатируя публику своими выходками, Нуриев очень умело поддерживал интерес к себе. Уже позже по его следам пойдут Михаил Барышников и Мстислав Ростропович, Монтсеррат Кабалье и Пласидо Доминго - профессионалы серьезного искусства, не побоявшиеся стать, как говорят критики, попсовыми кумирами.

Однажды, танцуя в «Жизели», Нуриев выглядел совершенно измученным. «Что с вами?» - спросил его один из танцовщиков. «Я очень устал, тра ха лся всю ночь и все утро, до самой репетиции. У меня совсем не осталось сил». «Рудольф, - удивился артист, - неужели вам никогда не бывает достаточно секса?» - «Нет. К тому же ночью тра хал я сам, а утром меня». В общем, гомосексуализм Нуриева, за который его наверняка, останься он в Союзе, упекли бы либо в психушку, либо в тюрьму, на Западе стал частью «его сценической экзотики», как говорил Барышников. Рудольф шокировал окружающих тем, что прилюдно целовался взасос и говорил, что это старинный русский обычай. А однажды, выйдя из служебного входа Парижской оперы и увидев толпу поклонниц, он громко воскликнул: «Эй, а где же мальчики?»

Свои финансовые отчеты Нуриев скрывал от всех. Его патологическая скупость стала притчей во языцех. Он чах над своим златом и никогда не носил карманных денег, вынуждая друзей расплачиваться за себя в ресторанах и магазинах. За каждый свой выход на сцену Нуриев требовал огромные гонорары, торгуясь до последнего. А через день мог сообщить, что имел в виду «чистую» сумму, за вычетом налогов. Налоги вообще были его головной болью. Он постоянно придумывал, как их избежать, вечно что-то утаивал, выкручивался. В результате его ловили на подлогах и назначали дикие штрафы. Нуриев только за сердце хватался. Он предпочитал тратить деньги на картины и скульптуры - изображения обнаженных мужчин. Вся его огромная парижская квартира была завешана нагими Аполлонами. На такую красоту Нуриев не скупился - друзьям становилось плохо, когда они узнавали цену того или иного сомнительного шедевра.

Свои сценические костюмы Нуриев заказывал лучшим кутюрье. Стоили они десятки тысяч долларов. Барышников вспоминал: «Рудольф подвел меня к гардеробной, в которой находилась коллекция его театральных костюмов. Он вынимал костюм за костюмом и показывал, как они сконструированы. Действительно, каждый из них был сшит по-особому, так, чтобы колет тесно облегал торс, не елозил, со специально встроенными подмышками, чтобы во время танца актеру легко было поднимать руки». Недвижимость была отдельной страстью Нуриева: у него были квартиры в Нью-Йорке и Париже, дома в Лондоне и Сен-Бартельми, ранчо в США и остров Галли в Средиземном море. До войны остров - две подымающиеся над водой скалы - принадлежал Леониду Мясину, хореографу Дягилева.

Нуриев купил остров в начале 1980-х, отреставрировал три дома и на самом верху выстроил балетную студию. Квартира Нуриева на набережной Вольтера в Париже вошла во все учебники по современному дизайну. Сам Нуриев, облаченный в шелковый халат (он обожал старинные дорогие ткани), идеально дополнял свои интерьеры.

При всей своей неразборчивости в связях Нуриев считал, что секс - это одно, а близость - совсем другое, и самой своей искренней любовью называл Эрика Бруна - талантливого датчанина, считавшегося самым изысканным Принцем, когда-либо танцевавшим в «Жизели». Сначала Нуриев влюбился в его танец, а потом в него самого. «Брун - единственный танцовщик, которому удалось меня поразить, - вспоминал Нуриев. - Кто-то назвал его слишком холодным. Он и в самом деле настолько холодный, что обжигает».
Брун был сама утонченность. Сдержанный, уравновешенный. Высокий блондин с голубыми глазами. В общем, Нуриев пропал. Ох, зачем вы, извиняюсь, девочки, красивых любите...
Они постоянно ругались. Как говорится: «Они сошлись. Волна и камень, стихи и проза, лед и пламень». Рудольф, когда ему казалось, что в их отношениях что-то не так, орал, топал ногами и разбрасывал вещи по квартире, а испуганный Эрик убегал из дому. Нуриев бросался за ним вслед и умолял вернуться. «Наша встреча была подобна столкновению и взрыву двух комет», - возвышенно комментировал эти кухонные разборки Эрик.