Два дельфтских сфинкса

Среди характерных для голландцев полотен в мрачно-коричневых тонах он неожиданно увидел пейзаж, непохожий на прочие. Вид города, ласкаемого лучами солнца после недавно прошедшего дождя, наполненного воздухом и светом, заставил остановиться и внимательно вглядеться в работу, напомнившую французских импрессионистов, появившихся многие годы спустя.


«Вид Дельфта», который Марсель Пруст впоследствии назовет самой красивой картиной в мире, заставил Торе-Бюрже заняться поисками других работ этого мастера. Вместе с друзьями: Теофилем Готье, братьями Гонкур и Максимом Дюканом этот человек потратил массу времени на то, чтобы обнаружить большинство картин этого автора: 35 из предполагаемых 45. И начался бум.

Всех заинтересовала наряду с работами художника его личность. А тот, унесший в могилу свою тайну (недаром Ю. Нагибин образно назвал его Голландским Сфинксом), остался загадкой. До нас не дошли ни дневники художника, ни его письма, ни мемуары. Лишь отрывочные сведения. Интересна найденная во Франции запись дворянина Бальтазара де Монкони, сделанная в 1663 году в дневнике после посещения студии художника, которую приводит в своей статье И.В. Долгополов: «В Дельфте я видел живописца Вермера, который не имел ни одной своей работы; зато одну из них мне показали у местного булочника, заплатившего за нее 600 ливров, хотя она изображала лишь одну фигуру – ценою, на мой взгляд, не более чем в шесть пистолей».

Но, вероятно, в отличие от автора этих строк, сограждане ценили труд художника весьма высоко, несмотря на то, что в отличие от своих собратьев по гильдии, он отдавал предпочтение одно-двухфигурным композициям, хотя начинал, подобно прочим, с библейских и мифологических сюжетов, где было задействовано немало персонажей.

Было бы, конечно, интересно посмотреть, как выглядел этот человек. Только ни его портрет, ни автопортрет никогда не были написаны. А тот, что порой выставляется, считается серьезными искусствоведами весьма сомнительным. Впрочем, может быть, мы видим именно его, сидящего нам спиной в «Мастерской художника»?

В эпоху Яна Вермеера Голландия сильно отличалась от других европейских стран. Особенно хорошо обстояло дело в Дельфте, переживавшим в XVII столетии свой Золотой век, чему немало способствовала размещавшаяся там контора Голландской Ост-Индской компании. Самым же главным было то, что город стал центром производства бело-синей («дельфтской синей») керамики, которая по своей утонченности, согласно мнению одного из критиков, была сродни искусству Вермеера. Ведь недаром его прозвали Дельфтским.

Как уже говорилось, о жизни этого человека известно чрезвычайно мало. Вот они, скупые сведения, собранные из разных источников. Младенца, родившегося в 1632 году и крещеного 31 октября, нарекли Яном (Иоаннесом). Его отец, почтенный бюргер, владел гостиницей, имел мануфактуру, производящую модный шелк «кафа» и … торговал картинами. Оттого в доме, где царил строжайший порядок, где ввсегда, в одно и то же время садились за стол и ложились спать, периодически появлялись странноватые люди. Это были художники, приносившие на продажу свои работы, что выставлялись в лавке Вермеера.

И случилось так, что сын этого человека, заинтересовавшись живописью, начал сам рисовать. Несмотря на то, что сие увлечение не обрадовало родителей, препятствовать они не стали. В итоге 29 декабря 1653 года в регистрационной книге Гильдии святого Луки появилась запись о том, что ряды ее собратьев пополнились еще одним мастером.


Для получения этого звания Ян должен был минимум шесть лет провести в учениках у какого-либо известного живописца. Только что это был за живописец – не известно. Существует версия, что он учился у Леонарда Брамера, в пользу чего свидетельствует подпись, поставленная им в 1653 году на одном из документов, касающихся брака Вермера и говорящая о близких отношениях между этими людьми.

Другим художником, оставившим след в его жизни, предположительно, был Карел Фабрициус, талантливейший ученик Рембрандта, погибший в 1654 году вместе со всей своей семьёй от порохового взрыва, разрушившего целый квартал Дельфта.

К слову говоря, об этом художнике широко заговорили совсем недавно, благодаря замечательному бестселлеру «Щегол» американской писательницы Донны Тартт, которая сделала «героем», небольшую картину «Щегленок на стене, освещенной солнцем», написанную маслом по дереву и хранящуюся в парижском Лувре, очаровательную вещицу, говорящую о высочайшем уровне ее автора.

Но вернемся к Вермееру, которого упомянул Арнольд Бон, в стихотворении, написанном на смерть Фабрициуса. Он сказал, что гений мастера возродился как Феникс из пепла в образе Дельфтского. В этом видна высокая оценка поэтом молодого живописца, которого Ю. Нагибин назвал предтечей импрессионистов и заметил следующее: «Отойдя от манеры своих современников письма в темных тонах, он впустил в свои картины солнце».

А теперь снова заглянем в хронологические таблицы. Когда в 1652 году умер отец художника, на плечи молодого человека легли заботы о доме и, как сказали бы сейчас, о бизнесе, который было непросто сочетать с творчеством. К тому же подошла пора жениться, и он посватался к Катарине Болнес, девушке из богатой католической семьи.

Сначала мать невесты, фру Болнес, и слышать не хотела о таком союзе. И человеку, метившему в зятья, пришлось долго завоевывать расположение будущей тещи. Он даже поменял веру и написал персонально для нее типично католические картины «Святая Праксия»
и «Христос в доме Марфы и Марии». Усилия не прошли даром. 20 апреля 1653 года состоялось венчание, после которого молодые поселились в доме тещи, где царил культ ее родственника, известного живописца Абрахама Блумарта, уже покойного. Как протекала его семейная жизнь — тоже тайна за семью печатями. Лишь, согласно церковным записям, известно, что Катарина произвела на свет не менее пятнадцати детей, четверо из которых умерло в младенчестве.

Нет и сведений о творческом пути мастера, добившегося довольно быстрого успеха и признания, о чем говорит факт утверждения его в 1662 году главой дельфтской Гильдии Святого Луки и переизбрания на этот же пост через восемь лет.
О его значимости в мире художников говорит и документ, датированный 1672 годом, согласно которому Ян Вермер был приглашен в Гаагу для оценки дюжины полотен, привезенных из Италии, которые, кстати, были им забракованы, о чем рассказал в одной из своих публикаций искусствовед Г. Островский.
К сожалению, в 1675 году, в 43-летнем возрасте, после тяжкой, тщательно скрываемой от всех болезни, Вермеер ушел в мир иной, оставив вдове и одиннадцати сиротам одни долги, которые пришлось гасить картинами.

Возникает вопрос: почему так случилось? Вероятно, потому, что над каждым полотном он работал долго и тщательно. Покупались же его вещи лишь истинными ценителями искусства. То, что делал Вермеер, было непонятно бюргерам, которых предпочитали вешать на стены своих гостиных веселые полотна со сценами пирушек и жанровые композиции с элементами фривольности.

А что мы видим у Вермеера? Незатейливые сюжеты, ограниченные, как правило, внутренним пространством голландских жилищ той эпохи. На переднем плане – нередко изображена приоткрытая штора или драпировка, создающаяся впечатление, что вас приглашают заглянуть вовнутрь. А там — милая обыденность, повседневность… Служанка наливает молоко из кувшина в миску, кружевница плетет узоры, управляясь с коклюшками, одна молодая женщина взвешивает жемчуг, другая примеряет сережки, третья, подойдя к окну, читает письмо, а дамы играют на гитаре и спинете…

Вглядевшись в эти работы, можно заметить, до чего схожи атрибуты, наполняющие интерьеры. Окна, массивные столы, музыкальные инструменты, тяжелые скатерти, гобелены, географические карты, картины… Каждой из деталей отводится особая роль в плане расшифровки написанной композиции. Так, например, в картине «Девушка с кувшином воды» героиня смотрит в окно, а карта на стене подсказывает, что она ждет кого-то из далеко плавания.

Говоря о живописной манере этого автора искусствоведы, непременно подчеркивают тот факт, что его фигуры, несмотря на отсутствие движений и выразительных жестов, выглядят необыкновенно живо. Причина тому — раскрытие внутреннего мира с помощью тончайших цветовых нюансов. Художник, предвосхищая опыт грядущих веков, пришел самостоятельно к своеобразной технике, о которой знаток голландской живописи Е. Ротенберг сказал, что «Вермеер достиг особой цветоносности красочного слоя, когда каждая частица пигмента кажется излучающей матовые искры».

Для того чтобы лучше скомпоновать изображение этот художник применял камеру-обскуру, придуманную Леонардо да Винчи, небольшой ящик с прорезью, отражавшей в миниатюре видимый мир.

Из-за этого некоторые западные искусствоведы стали приписывать «феномен Вермера» оптике. Мол, если бы не она, не было бы и живописца из Дельфта. Только это в корне не верно. Камера-обскура давала ему лишь четкое представление о помещении, возможность расположить в нем предметы наилучшим образом. А остальное – уже дело автора. Разве техника в состоянии передать состояние человеческой души, прозрачность воздуха, теплоту солнечных лучей, «живые» цвета предметов? Для этого нужен талант. Только он может увидеть поэзию в повседневности, передать свои чувства так четко и ясно, что они, ложась мазками на полотно, наполняют композиции поистине неземным волшебством.

Известно, что Вермеер не датировал свои полотна. Можно лишь догадываться об очередности их создания...И вот что из этого вышло ...
Через триста лет случилось чудо ))
В конце Второй мировой войны в соляной шахте в Альт-Аусзее была обнаружена картина Яна Вермера Делфтского «Христос и грешница»,

спрятанная там одним из главных нацистов Германом Герингом. Вначале это вызвало радость: шедевр Вермера найден! Но затем возник вопрос: кто из голландцев продал картину фашистам? В нацистских архивах следователи обнаружили следы цепочки, которая привела их к известному художнику Хану ван Меегерену.

Нидерландский живописец, портретист, Хенрикюс Антониус (Хан) Ван Меегерен (1889-1947) – интереснейшая личность в истории искусств. Это талантливый художник, с золотой медалью окончивший обучение живописи в Дарфтском техническом университете; художник-анималист, чьи изображения животных до сих пор можно встретить в учебниках по рисунку.

К прекрасному искусству живописи Ханс стремился с самого детства. Несмотря на недовольство и ругань своего практичного отца, который был истинным тираном и в клочья рвал рисунки своего «непутёвого сына», мальчик рисовал все больше и больше. Отец хотел, чтобы Ханс стал инженером или архитектором, а этот глупец всё время пропадал в мастерской своего учителя живописи! Наконец, отец,казалось, победил, и компромисс был найден: юный Ханс отправляется в Делфт,изучать архитектуру. И уже там все-таки становится известен как художник. Признание мастерства пришло вместе с картиной «Собор Святого Лаврентия», а рисунок «Олененок» до сих пор воспроизводится во многих учебниках по рисунку. Архитектура тоже не осталась в стороне: зданием клуба любителей гребли,спроектированное Меегереном, можно любоваться и в наши дни, это ценный памятник культуры. Ах, талантливому и честолюбивому юноше, не переносившему никакой критики, казалось, что слава и блистательное будущее уже так близко!

Здание клуба любителей гребли,спроектированное Меегереном,сохранилось до наших дней и считается ценным памятником культуры.

Однако всё пошло как-то не так. Вначале всё было неплохо — пришла известность,картины продавались, появились ученики. Но художника подвёл слишком строптивый характер и… тяга к классическим ценностям в искусстве.

Меегерен, обожавший великих мастеров прошлого, не смог смириться с живописью нового времени. Он так и не принял живопись таких художников, как Пикассо,нападал на своих современников, писавших в схожей манере, писал о них критические статьи, а в публичных местах доходило чуть ли не до драк. Та же война велась и с критиками, воспевающими новые веяния и формирующими «новых звезд», открывая таланты нового времени. Но в этой битве победителей не бывает: странного одиночку попросту растоптали.

Мстительные искусствоведы объявили своего «врага» реакционером и бездарью: ни на грош своего видения и стиля, этот Меегерен только и способен на подражания старым мастерам. А злейшим врагом Ханса-ретрограда стал именно Абрахам Бредиус, который считал кощунством стремление Меегерена сравняться в мастерстве с Рембрандтом и ван Дейком.

Художник был сломлен. Его репутация была уничтожена. Он пытался заглушить переживания от крушения своих надежд в алкоголе, наркотиках да кутежах с любовницами-актрисами. Но порой месть не только разрушает,но и дисциплинирует: идея, пришедшая в буйную голову Меегерена, полностью его отрезвила.

Портрет жены (подписан настоящей фамилией)

И тогда вместе со своим другом-химиком он начинает свою криминальную деятельность -- в возрасте 34 лет. Это были подделки в стиле Халса, одна — «Пьющая женщина», другая — «Смеющийся кавалер», которого им удалось продать через посредников как ранее неизвестный подлинник Хальса. «Смеющийся кавалер» ушел с аукциона и в карман Меегерена попали приятные денежки.Но спустя два года это полотно попалось на глаза маститому искусствоведу д-ру Абрааму Бредиусу, который без особых усилий атрибутировал его как фальшивку. В связи с этим скандалом имя Меегерена не всплывало, и начинающий непойманный преступник извлек из нее определенные уроки.

Потом достаточно долгое время наш герой притих. Продолжая жить в Голландии, он пытался издавать художественный журнал, который через два года незаметно скончался. Женившись в 1927 году на разведенной актрисе, через некоторое время Меегерен переезжает в солнечные земли Южной Франции, где, по собственным словам, зарабатывает написанием портретов. Но занимается он не только этим…

Изо всех старых мастеров новому непризнанному гению идеально подходил именно Ян Вермеер: смутная биография, масса пробелов, включая раннее творчество. Почему бы их не «восполнить»? Заодно подбросить дровишек в топку загадок Вермеера: почему художник нарисовал всего пару религиозных сюжетов?

Тут Ханс вздохнул и задумался. Идея была замечательной, а вот её осуществление — почти невозможным! Но тем заманчивее вызов: Вермеер недаром был признан великим мастером. Его картины, хоть и на приземленные, бытовые сюжеты(женщина, наливающая молоко из кувшина, девушка, кокетничающая с франтом в большой шляпе) несли такую проникновенность, свет, тепло и нежность, так неподражаема была палитра цветов, что написать картину, неотличимую от Вермеера, было бы подлинным триумфом для художника. Кто может сравниться с гениальным живописцем великого прошлого? И Меегерен не смог устоять перед этим дьявольским искушением.

Эти картины на первый взгляд очевидно схожи с настоящими произведениями Вермеера: мы знаем наизусть этот джентльменский набор — его девушек, его служанок, его перламутровый боковой свет слева, пол в шахматную клетку и золотисто-бордовый ковер, кочующий из картины в картину. И потому при виде этих частиц красоты память услужливо подсказывает — Вермеер. Меегерен же, перебирая между пальцами эти составные части, создал эдакое мозаичное панно, коллаж, что-то надерганое по нитке из наследия великого и очаровательного дельфтского мастера, которому было лениво и неинтересно выходить за пределы студии в поисках новых мотивов.

Удивительно, но эти Меегерен никогда не пытался продать первых двух столь узнаваемых фальшивых «вермееров». Они остались у него, и в юридическом смысле эти картины — не более чем просто экзерсисы, разрешенные любому художнику. Объяснение простое: не смотря на то, что картинка достаточно похожа, сами полотна могут сойти за старинные только на репродукциях: Меергерен тут не озадачивался состариванием холста, грунта и красочного слоя, он просто упражнялся в живописи. Их физическое состояние явно свидетельствует о том, что картины написаны в ХХ веке.