Страшные боли
Изменения произошли не внезапно. На протяжении всего года я стала какой-то другой. Мне все время снились кошмары, и они были жуткими — то война, то какие-то окровавленные тела. Я просыпалась каждую ночь в слезах. Но я не могла понять, с чем это связано. И очень болела голова. Она как-то шумела, она раздувалась, то есть это сложно назвать болью, при которой ты выпиваешь таблетку, и тебе становится легче. Я думала, что мне пора к психиатру и даже начала искать специалиста.
Говорила об этом родителям, друзьям. Они меня спрашивали: «А что, что с тобой происходит?» Однако как-то обоснованно рассказать о своих симптомах у меня не получалось.
Потом в один день я проснулась и поняла, что у меня отнялась вся левая часть тела. Так как я периодически делаю себе детоксы, сижу на диетах, я решила, что это произошло от того, что я мало поела. Я попыталась встать с кровати и упала. В этот момент не то чтобы я испугалась, скорее не поняла вообще, что происходит. Со второй попытки встать получилось. Я оделась, спустилась на первый этаж в кофейню, которая находилась в доме.
Непонятно, как это все происходило, потому что я ничего не видела, не слышала. Я подошла на кассу к девушке, которая меня знает, она на меня посмотрела, а я ничего не смогла ей сказать — поняла, что не могу говорить вообще. Она мне что-то отвечала, но я ее не слышала… как будто была в бочке. Начала плакать. Развернулась и как-то доползла домой. В тот момент я не догадывалась, что надо вызвать скорую. Поскольку мне на протяжении всего года было плохо, я подумала, что это очередной приступ, который скоро пройдет.
После того как мне стало полегче, я позвонила подружке. Написала ей, что у меня онемела часть тела. Она тогда предположила, что у меня, скорее всего, опухоль. После этого разговора я как-то дожила до утра, утром стало легче, но головные боли остались. И они были адскими.
Я боялась идти в больницу. Я боялась, что диагноз подтвердится. При этом я никому ничего не говорила. Весь тот период я работала {в сфере недвижимости) – но общалась с людьми исключительно по работе. Отказывалась от приглашений друзей идти на вечеринку — все время говорила им, что не могу, так как мне плохо. Многие не верили мне: «Ой, ты, наверное, наговариваешь. Тебе чего-то все время плохо. В 25 лет нельзя все время болеть».
Только спустя месяц я пошла в больницу. При этом не понимала, к какому врачу надо идти, у кого спросить совета. Маме не говорила, потому что боялась ее расстроить. А у кого спрашивать совет? У сверстников? Но многие не понимали, что есть такие болезни.
В итоге я позвонила папе, потому что у него были контакты одного невролога. Я сказала ему, чтобы он не говорил маме и дал номер врача. Он тогда испугался: «Что у тебя случилось?» Я ответила, что просто хочу кое-что уточнить. И вот этому неврологу позвонила, записалась к нему. Он меня отправил на МРТ. Я сделала обследование, получила бумагу с результатами, поехала обратно ко врачу и узнала, что у меня опухоль.
Я не могла больше так жить
После того как я узнала диагноз, недели две мне вообще ничего не хотелось. В голове только была фраза: «За что?»
Моя опухоль была в голове под черепной коробкой. Ее невозможно было проверить — доброкачественная она или злокачественная. Единственное, она была расположена так, что ее можно было оперировать. Чтобы вырезать опухоль, надо было вскрыть мою черепную коробку. Начались поиски врача. Это было жутко. Каждый специалист очень по-разному описывал мне ситуацию. При этом мозг мой не соображал, я не могла принимать решения, я просто плакала. Либо была очень агрессивной.
Я сменила, наверное, врачей восемь. Многие доктора относились ко мне несерьезно, ведь внешне я выглядела нормально, у меня в голове непонятно что происходило. Кроме этого, я яркая девушка, эффектная, как только заходила ко врачу, если он молодой, он непрофессионально на меня реагировал, пытался заигрывать. Я перестала попросту доверять специалистам.
Мне все время казалось, что передо мной человек, который не разделяет мою болезнь.
Спустя долгое время я нашла врача, который был достаточно взрослым. На приеме поняла, что он ко мне относился как к пациентке. Он говорил со мной честно, объяснял, что это мозг, и никакой гарантии нет, что после операции я проснусь и буду все помнить. Что у меня будет все работать в прежнем режиме. И что я вообще проснусь.
«Мы можем задеть во время операции какой-нибудь нерв, а потом ты не сможешь открыть, например, глаз», — рассказывал мне врач. После этого он спросил меня, готова ли я лечь под нож. Я ответила, что так жить, как я живу сейчас, мучаясь от болей, я не готова, поэтому согласна на все, что угодно. Если умру, значит умру. Если буду жить, то буду жить. И я записалась на операцию.
Параллельно я просматривала врачей в Израиле, поскольку знала, что там хорошая медицина. Как-то раз мне позвонили оттуда из одной клиники. Запугали: «Они (русские) калечат людей, они настоящие мясники». Естественно, я очень сильно испугалась, начала плакать и согласилась приехать к ним. Буквально на следующей день была уже там.
В клинике пришлось отдать новые деньги за МРТ и различные обследования. Затем меня повезли к врачу, который не говорил по-русски. Мы общались через переводчика. А он слово в слово сказал то же, что и русский врач. Операция оказалась очень дорогой. Но пугала не сумма. Пугал тот факт, что если я умру, как будут транспортировать мое тело в Россию? Я решила делать операцию все-таки в Москве.
Вернулась на родину, рассказала все это русскому врачу, он надо мной посмеялся и через день назначил операцию.
Опухоль вырезали из кости. Сама кость была повреждена. Вместо нее мне вставили металлическую пластину. В голове осталась небольшая ямка. Когда хожу красить волосы или стричься, парикмахеры видят ее и постоянно хадают вопросы: «А что это у вас?» Я шучу: «Это у меня связь с космосом». Периодически эта пластина болит, реагирует на погоду.
Тяжелее всего было сказать родителям
Родителям о своем диагнозе сказала только спустя полтора месяца. Первой узнала сестра. Ей я сообщала все, что мне рассказывали врачи.
Маме было сказано о диагнозе в какой-то непонятной обстановке. В тот день я хотела встретиться с подружками, хотела сходить на вечеринку, думала, все равно мне терять нечего. Красилась, и в этот момент ко мне в гости пришла мама. Вдруг она сказала: «Ты жаловалась, что у тебя все время болит голова. Ты ходила ко врачу?». Я как-то равнодушно ответила: «Ходила. Вернусь, потом поговорим». Мама стала настаивать, чтобы я никуда не ходила, осталась дома. И тут из меня вырвалось: «Мам, у меня опухоль. Я не хочу сегодня оставаться дома. Я вообще больше ничего не хочу».
Мама в слезы, я тоже. Решение рассказать мне далось очень непросто, я не знала, как об этом сообщить, но в тот момент мне не хотелось как-то угождать, казаться хорошей, поэтому из меня вырвались эти слова.
Мама, конечно, постоянно бегала в церковь, молилась, приводила ко мне каких-то знахарей. Первое время мы каждый день плакали с ней. Но потом договорились, что больше не будем плакать из-за моей болезни, будем бороться с ней.
В день операции мои родители были не в городе, им пришлось уехать. Они мне звонили, собирались вернуться в Москву, но я отговорила их. Не хотела, чтобы они нагнетали, поджидали меня. Я одна поехала в больницу, сестре тоже сказала, чтобы не приезжала. Но когда я проснулась после наркоза, медсестры мне сказали, что сестра все это время ждала, пока очнусь, сидела в коридоре. Не послушала меня. На следующей день приехали и родители.
Реабилитация
Девятого августа прошла операция. С тех пор для меня эта дата особенная. Я называю ее своим вторым днем рождения. Только мои близкие поздравляют меня с этим событием.
После операции я помню, что проснулась и плакала. Стала просить медсестер потрогать мою руку, ногу, и понимала — чувствую их прикосновения! И начала от этого еще сильнее плакать. Они меня спрашивали: «Что ты ревешь?» А я объясняла, что помню, как меня зовут, чувствую свое тело, все вижу, все слышу, то есть у меня все работает, и это такое счастье!
Неделю я пролежала в больнице. Процедур было по минимуму. Врач никаких таблеток мне не назначил. Когда выписывалась из больницы, я спросила его, что мне делать? Он сказал — ничего, просто прийти снять швы. И раз в полгода делать МРТ. Еще он добавил, что нет никакой гарантии, что опухоль опять не образуется.
Головные боли не прошли. Я плакала от этого еще больше, опухоль вырезали, а голова по-прежнему в ужасном состоянии. В попытке справиться с болями заказала какие-то дорогие таблетки из США, около месяца их пила. От них у меня пропал аппетит, появилась сонливость, я жутко похудела. Я не понимала, что происходит, и оказалось, что это побочное действие таблеток. Бросила их пить.
Мне прописали курс антидепрессантов, которые я пила год. Это должно было избавить от головных болей. Но ничего не проходило. Сегодня боли по-прежнему беспокоят меня, но я просто научилась с ними жить. Приняла их. Получается, что реабилитационный период не закончился по сей день.
Друзья оказались врагами
На период болезни я осталась практически одна. Знаете, когда ты здоровый, веселый и счастливый — ты нужен всем. А когда ты болен — всем на тебя наплевать. Когда я заболела, куда-то делись все мои поклонники, женихи, которые за мной долго ухаживали. Куда-то делись мои подружки. Со мной осталась только моя семья.
Люди, когда узнали о моей болезни, просто стали отдаляться. Я даже подумать не могла, что это возможно. Я человек очень коммуникабельный — меня любили и на тусовках, меня любили и дома, меня любили и на работе.
Были, например, у меня две подружки, с которыми я общалась 15 лет, я встретилась с ними, чтобы рассказать о диагнозе. Они мне тогда сказали: «Наконец-то у тебя в жизни что-то плохое произошло». Из них тогда вылилась вся грязь, которая была внутри. Я стояла плакала, ничего не могла ответить. До этого они мне ничего такого не говорили, видимо, побаивались, а тут я стояла слушала это все и понимала, что это для меня страшный удар. После этой встречи на три дня пропала. Отключила телефон и не выходила на связь, постоянно плакала.
Сначала я думала скрывать свою болезнь, потом все-таки начала о ней говорить. Я не хотела молчать, хотела посмотреть на окружающих. Но многие относились равнодушно. Они говорили: «А, болеешь? Ну лечись!» Люди вычеркивали меня из жизни.
Хотелось какой-то поддержки в период болезни, чтобы кто-то пробудил во мне желание жить, а получалось так, что все окружающие своим равнодушием, наоборот, у меня его отбирали. Спасибо моей семье, которая была со мной рядом все время.
После операции я стала намного осторожнее сближаться с людьми. Мне, например, сложно строить отношения с противоположным полом, хотя от поклонников у меня нет отбоя. Я очень тяжело впускаю в свою жизнь мужчин. Мне страшно, что меня предадут, ведь тогда, когда я только заболела, меня много кто бросил. Вдруг сегодня я расскажу им про свое горе, а они от меня отдалятся?
Врач говорит, что моя болезнь не должна влиять на мое будущее, я должна планировать семью, становится мамой, но мне все равно как-то страшно.
Мечта петь
Петь мне хотелось всегда. И диагноз не остановил мои мечты. Многие говорили мне: «Ой, тебе уже 25 лет, это поздно, да зачем ты лезешь в этот шоу-бизнес».
Я ничего не знала о музыкальном бизнесе. Я не понимала, куда идти, чтобы записать песню, к кому потом обращаться, чтобы ее продвинули. Среди моего окружения не было никого из шоу-бизнеса.
Но, несмотря на это, я решила действовать.
Как-то раз я листала инстаграм и у Димы Билана увидела в отмеченных его звукорежиссера. Зашла к нему на страничку. И просто написала, спросила, сколько стоит купить песню и записать ее. Мы встретились, я выбрала песню, и я записала ее на студии. Спустя месяц вышел мой первый трек «Мой Бог», потом «Спокойной ночи, Луна».
У меня были сбережения, я спросила у звукорежиссера, как мне лучше поступить — вложить в себя или открыть бизнес. Он посмеялся, сказал, что лучше открыть бизнес. Даже он в меня не верил.
Треки у меня были, но что с ними делать дальше, я не понимала. Нужен был клип. У подруги, которая занималась фотографией, попросила, чтобы ее муж помог мне снять клип в Дубаях. И мы поехали туда. За три дня сделали два видео.
Потом та самая подруга как-то выложила у себя на странице фотографии со мной. Снимки заметил редактор журнала Playboy. Попросил их для журнала. Этот редактор впоследствии дал мне пиарщика. Потом меня пригласили в журнал быть девушкой месяца. И с тех пор я покоряю музыкальную и модельную индустрии.
